Leon Ber перепечатал из www.litsovet.ru вчера в 04:09 4 оценок, 31 просмотр Обсудить (4)
Глава первая "Начало конца"
После замены денег в 1961 году, монетарная система СССР рухнула. До реформы, советские деньги, похожие на царские: большие, великолепно гравированные купюры, имели реальную ценность.
На моей первой работе в должности разнорабочего ОДТС (отдела декоративно-технических сооружений) киностудии им. Горького, я получал 550 рублей. Хороший обед в «Национале» на двоих стоил 25 рублей (без вина). Бензин стоил 5 копеек литр, стакан газировки 1 копейку. Таксисту на чай давали 25 копеек. В столовых, на столах в плетеных корзинках, был бесплатный белый хлеб. Студенты покупали за 7 копеек компот из сухофруктов и съедали корзинку хлеба, намазав его горчицей.
Хрущев вел огромную страну резко, как моторную лодку. Если предположить, что его задачей был первый этап уничтожения государства, то все, что он делал, было тщательно продумано, логично и крайне эффективно.
С Москвой он рассправился со знанием дела - уничтожил Старый Арбат, прорубив через него проспект с бетонными коробками.
Он неугомонно перестраивал сельское хозяйство, ввергнув его в хаос: ввел налоги на плодовые кусты и деревья (которые тут же вырубили), под предлогом «догнать и перегнать Америку» по производству мяса, сельских жителей заставили сдать на мясокомбинаты коров (исчезло молоко, потом исчезло мясо), по его приказу безоглядно засевали поля кукурузой (в столовых исчез бесплатный хлеб, начались перебои с хлебом в магазинах), в казахских степях распахали целину, уничтожив животноводство, провели резкое сокращение армии, выбросив на улицу большое количество кадровых офицеров. Словно предвидя отделение Украины, ей передали Крым.
Внешняя политика напряжения и постоянной конфронтации привела к усилению враждебных военных блоков... Пиком холодной войны, едва не ставшей горячей, был спровоцированный Хрущевым «карибский кризис». Это был опасный театр абсурда с идиотской риторикой. Послевоенный образ обаятельного советского солдата-освободителя превратился в образ злобного кретина с атомной бомбой и опасной идеей-фикс.
Доклад Хрущева на ХХ съезде был знаком конца сталинской эры. Началось последовательное уничтожение созданной им империи. Сталин был ее символом. С него и начали. В начале это ощущалось, как духовное освобождение. Сильное впечатление произвела публикация рассказа Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Но освобождение было дозированным и строго контролируемым. Это было не настоящей свободой, а переводом «соцлагеря» с особого режима на общий. Расстрел рабочих в Новочеркасске показал наивность надежд.
В глазах цивилизованного человечества, Советский Союз, страна восставших рабов, сумевших создать великую державу, где не было бездомных, нищих и безработных и были бесплатные медицина, прекрасное образование, отдых в санаториях и квартиры с символической платой, превратился в вызывающую ужас аномальную зону, откуда надо было ждать нападения.
Убийство Кеннеди стало концом эпохи относительно адекватных отношений с внешним миром, во всем быстро исчезали остатки здравого смысла.
Ходили слухи, что соратнички убрали Хрущева за приказ убить Кеннеди. Якобы это стало «последней каплей» - они сильно испугались непредсказуемого генсека. Была темная история с вернувшимся из Минска в Америку Освальдом, который, живя в СССР, разумеется, не мог избежать внимания КГБ. Вскоре, брата Кеннеди, министра юстиции, застрелил какой-то египтянин, попутно отправили на тот свет подругу братьев, актрису Мерилин Монро, пристрелили Освальда...
В мастерской художника Ильи Глазунова, на Арбате, в пентхаузе здания МОССЕЛЬПРОМА почти каждый вечер собиралась пестрая компания: иностранцы – туристы и работники посольств, гэбэшники, неубедительно выдающие себя за западных бизнесменов, красивые девушки, работавшие по иностранцам под контролем спецслужб, артисты. Жизнь пьяно клубилась, ничуть не похожая на серую советскую действительность.
Я был знаком со многими яркими людьми, часто бывал у Юрия Павловича Тимофеева, главного редактора издательства «Детский мир», фронтовика, прелестного человека, у которого часто собирался цвет московской творческой интеллигенции.
Я учился в вечерней школе, работал помощником, затем ассистентом режиссера на «Мосфильме», готовился в институт. Татьяна Гергиевна Кузнецова, известный московский адвокат, отдала мне портативную пишущую машинку «Континенталь», что, по тем временам, было огромной ценностью. Существовала еще пишущая машинка «Москва», но печатать на ней было невозможно – она то со скрежетом криво передвигала страницу, то произвольно меняла интервал, то клинила и рвала бумагу, то отваливались литеры... Все владельцы пишущих машинок обязаны были их регистрировать в милиции и сдавать образцы шрифта. Я это не сделал, полагая, что раз машинка не моя, то и нечего с ней лезть и нарываться на неприятности. Известный дореволюционный факир Дмитрий Лонго жил с женой в комнатке коммунальной квартиры, тихо умирая от нищеты - он получал пенсию в 13 рублей, из которых 5 платил за комнату и еще сколько то за свет и газ. Существующие на мизерную зарплату работники Музея Искусств Народов Востока, жалея старика, покупали у него для музея никому не нужные вещи – старое зеркало, какую-то жалкую старую бутафорию...
Я поступал во ВГИК к Михаилу Ромму. Прошел коллоквиум (собеседование), сдал все экзамены... На последнем – истории - проректор Ольгерд Корытковский «завалил» меня и честно предупредил, что будет «заваливать» всякий раз, сколько бы я ни пытался поступить.
В стране был провозглашен антисемитизм, как новый вектор государственной политики. Я об этом неожиданно узнал от подруги, которая думала о серьезных отношениях со мной. Ее отец работал на высокой должности в госбезопасности. Ей он сказал, что поступила директива ЦК: евреям работу не давать, в институты не принимать, избавляться от работающих и относиться, как к потенциальным врагам и сионистам – изменникам родины. Поэтому с евреем лучше не связываться – им перекроют кислород и всю жизнь придется мыкаться. Она была послушной девочкой и мы расстались.
Стало ясно, что развал страны – вопрос времени
На Пушкинской (Большая Дмитровка), недалеко от Столешникова переулка, была в подвале знаменитая пивная. На втором этаже этого дома я бывал иногда в коммунальной квартире, где жила знакомая Татьяны Георгиевны Кузнецовой старая актриса Зоя Сахновская, вдова режиссера МХАТа, и бывшая некогда возлюбленной Блюхера. После ареста Блюхера, она тоже была арестована и провела в тюрьмах и лагерях 25 лет, где познакомилась с актрисой Зоей Федоровой, так же отсидевшей 25 лет. Дочь Зои, Вика Федорова, училась во ВГИКе, в мастерской Бибикова и Пыжовой – на втором этаже, напротив нашей мастерской. К Сахновской иногда заходила еще одна знакомая по лагерям – гражданская жена Колчака. Они перебрасывались несколькими словами на французском и, одолжив рубль, мадам Колчак, как ее называла Сахновская, уходила.
О том, что убрали Хрущева я узнал одним из первых, еще до того, как Виктор Луи оповестил Запад. Ко мне зашел Виктор Дементьев, сын помощника Микояна, и сказал: "Есть новость. Хруща скинули. Начинаются другие времена." Он закончил физфак и работал в лаборатории академика Басова. Там разрабатывали лазеры - оружие будущего. Последними о наступлении новой эры узнали "простые советские граждане". Мы были молоды, впереди предстояла долгая интересная жизнь и какая-то возня на верхушке, весьма близкой, не особенно нас волновала. Все это были старики с их унылыми заклинаниями. Виктор Луи, сообщивший на Запад о дворцовом перевороте, дружил с поэтом Романом Сефом, которого я хорошо знал, и Роман очень дорожил дружбой с ним. Говорили, что они познакомились на зоне. Виктор знал английский и в лагере учил Романа этому языку. Одно время Роман был мужем Юны Мориц. Я дружил с Юной и часто бывал у нее в доме на Новом Арбате. Когда она разошлась с Сефом, она стала встречаться с Игорем Бубновым. За какие-то подвиги Бубнова выгнали из КГБ – у него нашли под кроватью неучтенный пистолет и гранату. Он стал работать директором у Бэллы Ахмадуллиной – организовывал для нее выступления и продавал билеты. Через какое-то время Юна попросила меня зайти к ней. Она ждала от Бубнова ребенка и Игорь часто являлся пьяный и ей угрожал. Я приехал, Юна приготовила завтрак и, когда я ел, явился Бубнов. Я услышал в прихожей разговор на повышенных тонах и вышел. В достаточно грубой форме я сказал ему, что если он не перестанет терроризировать мать его ребенка, то я научу его правилам хорошего тона. После 4-х лет “отдыха” на зоне особого режима в Нижнем Тагиле, я умел донести эти простые мысли очень убедительно. Когда он ушел, Юна расхохоталась и тут я заметил, что в одной руке у меня был огромный кухонный нож, в другой - вилка. Игорь исчез и в дальнейшем не беспокоил Юну. Через какое-то время он погиб при неизвестных мне обстоятельствах.
Приход в 1964 году Брежнева не был заурядным дворцовым переворотом – началась новая эпоха. Триста миллионов советских граждан очередной раз проснулись в другой стране. Если исходить из того, что задачей Брежнева было продолжение уничтожения империи, то все делалось последовательно и точно. Была уничтожена промышленность. Умело задавлена культура. Опять дошло до многострадальной армии – ее отправили в Афганистан, не поставив боевую задачу. Сотни тысяч вчерашних школьников искупали в крови, десятки тысяч погибли или стали калеками. Из афганского ада люди возвращались с искалеченной психикой.
Как мне рассказал осведомленный человек, решение о нападении на Афганистан было принято Брежневым во время дружеского застолья. Узнав, что его “приятель” Тараки был убран Амином, он был возмущен. Присутствовавший замминистра МВД Папутин предложил быстро убрать подлого Амина и поставить своего человека. Все были уже в сильном подпитии.
- Амин сам выступит по телевидению и скажет, что попросил Советский Союз оказать помощь. У нас ведь с ними есть договор. - сказал Папутин.
Брежнев спросил что для этого нужно и сколько времени займет эта операция. Папутин якобы ответил: “нескольких днй, сделаем все, как в Чехословакии. Нужна будет одна воздушно-десантная дивизия”.
На что Брежнев сказал:
- Сделаешь - получишь Героя Советского Союза. Но, если мы там застрянем... то, как говорится, “или грудь в крестах или голова в кустах”. Ты меня понял? Согласен на такие условия?
- Разрешите выполнять?
- Давай, действуй.
Через неделю было понятно, что в Афганистане катастрофа: Амин убит, началась война.
Вскоре после получения этой информации, я обратил внимание на небольшую заметку в одной из центральных газет: сообщалось о “безвременной кончине” первого заместителя министра МВД СССР Папутина. Его место занял муж Гали Брежневой – Ю. Чурбанов.
На очереди были ВПК, КГБ и МВД. С ними окончательно расправились уже постсоветские «лидеры». Под вывеской СССР, в разные периоды, существовали разные страны. Единственное, что было общим – это террор, как метод управления «населением» и последовательное разрушение империи. Шла непрекращающаяся борьба за власть, которая нужна была разным группам для разных целей - меркантильных, классовых, национальных, политических, экономических, клановых.
В чреде нескончаемых революций, чисток и переворотов боролись за власть и уничтожались различные группировки, фракции, коалиции, кланы. Исчезали несметные сокровища, одураченное население гибло в войнах, в лагерях, умирало от голода, деградировало, превращаясь в "совков" – ничтожных «винтиков» государственной машины, готовых безропотно умереть за «вождей» и обозначенные ими цели.
Основой “советской”, а точнее партийной, идеологии был наглый обман. Сомневающихся изолировали, высылали или уничтожали. Оставшиеся в живых, из чувства самосохранения, внушали себе веру в систему, надеясь, что это сохранит им жизнь. Для поддержания тотального контроля репрессивный аппарат применял профилактический террор. Отлаженная система работала в автоматическом режиме и от непрекращающегося десятки лет насилия, страна сошла с ума. Наблюдая много лет жизнь, трудно было не придти к выводу, что душевное состояние людей говорит о массовом помешательстве. Нельзя было не заметить, что многие люди эмоционально нестабильны и явно неадекватны. Почти весь ХХ век «советские лидеры» под разными лозунгами «строили социализм». Закончилось это «строительство» перестройкой и реставрацией дореволюционного режима с иезуитски-издевательским возвратом старой вывески.
То есть, строительство социализма, начатое большевиками в 17 году, через реки крови и слез привело к реставрации капитализма с дореволюционными губерниями, двуглавыми орлами, нищетой и полицией.
Во главе этого переворота оказались неслучайные люди – номенклатура КПСС.
Leon Ber написал вчера в 04:05 9 оценок, 91 просмотр Обсудить (9)
Глава 3 "Зубы Дракона" Нас называли “бойцы идеологического фронта”. Мы прошли специальную подготовку и были элитой советского режима. Нам позволялось то, за что обычного гражданина моментально отправляли в лагеря. Больше половины студентов ВГИКа были иностранцы. Секцию каратэ вел алжирец Кадур, лицо корсара которого было украшено шрамами. Говорили, что он был известным террористом и скрывался в СССР от грозившнй ему расправы.
Я жил в доме 8/6 на углу Большого Черкасского переулка и улицы Куйбышева – в самом центре Москвы. Через дорогу были здания ЦК КПСС, за углом - Кремль и Красная площадь. Летом в открытое окно доносился бой часов на Спасской Башне. Знакомые гиды-переводчики «Интуриста» приводили ко мне иностранцев – это был знаменитый московский аттракцион: в центре сурового коммунистического государства жил веселый художник, эксцентричная столичная богема. Моими товарищами были артисты, художники, музыканты и клоуны – все люди яркие и ныне очень известные. Я жил в жанре клоунады, гротеска и эпатажа, полностью игнорируя унылые правила поведения, обязательные для «соцлагеря» и, как ни странно, у комендатуры лагеря это вызывало симпатию и уважение.
По убеждениям я всегда был социалистом, но социализмом считал справедливое и человечное распределение социальных благ, а не мрачные морды распределителей. Это были развеселые времена – умер Тараканище, исчез страх. Я поступал во ВГИК к Михаилу Ромму. На коллоквиуме, (собеседовании) были известные в том время мастера – режиссеры, преподававшие во ВГИКе. В комиссии был и Сергей Герасимов. После коллоквиума я стоял в очереди в буфете. Было много людей. Вошел Герасимов, быстрым внимтельным взглядом все увидел и подошел ко мне:
- Что вам взять? - спросил он.
- Чай, если можно, творог... Спасибо. - сказал я, чувствуя себя неловко.
- Я возьму кефир и сосиски – вам взять? – спросил он.
- Да, спасибо.
Я заметил, что окружающие с интересом на меня смотрят – это было неслыханно, чтобы мастер с таким именем, знаменитый режиссер, профессор, проявил подобный интерес к абитуриенту.
Сергей Апполинариевич подошел к стоящей за прилавком тете Гале, ВГИКовской буфетчице, и негромко что-то сказал. Через минуту все было подано. Мы сидели за столом, я ждал когда он заговорит. Поели, я поблагодарил его.
- К Ромму вы не поступите. - сказал он. - Вы не сдадите общеобразовательные. Поставят двойку по истории. Ромм не сможет пробить - у него сейчас не та ситуация.
Я понимал о чем идет речь.
Ромм снял фильм «Обыкновенный фашизм», в котором были очевидные параллели с советской системой. Было неясно, что с ним будет: оставят ли его преподавать, дадут ли снимать... Все это знали, но говорили намеками, не называя вещи своими именами. Так было принято и вошло в привычку.
К тому же в эпоху «государственного антисемитизма» Ромм весьма некстати оказался евреем. Он должен был знать свое место. Я тоже был евреем и вел себя, мягко говоря, странно: не только никогда этого не скрывал, а, наоборот, старательно подчеркивал, охотно сводя любой разговор к теме еврейских обычаев, культуры и религии, и получал большое удовольствие видя, как [колбасит] люди теряются, не зная, как реагировать. Евреи начинали нервно оглядываться и пытались уйти, а неевреи смотрели на меня открыв рот от удивления – в те времена само слово «еврей» считалось оскорбительным и нормальные люди старались его не произносить, чтобы ненароком не обидеть еврея. Быть евреем было сродни врожденному уродству и даже существовала жалкая шутка: «инвалид по пятому пункту» (пятой была графа национальности в анкете), которому везде перекрыта дорога. Уже открыто, официально, евреев не принимали в престижные вузы и не брали на работу. Обыкновенный фашизм.
- Я буду набирать через год, - сказал Герасимов. - Приглашаю вас в мою мастерскую. Даже если вас завалят на общеобразовательных, я сумею вас взять к себе.
- Я хочу все же попытаться сдать к Ромму. – сказал я. – Жалко терять год.
- Разумеется. - сказал он. – Почему бы и нет? Они вас не пропустят – я знаю.
Он был прав.
Проректор Ольгерд Корытковский принимал экзамен по истории, и одним из заданных мне вопросов был: «В каком порядке хан Батый брал русские города?» Я перечислил, первым назвав Смоленск. -
- Козельск! - сухо отрезал он. - Стыдно не знать такие вещи. Два. Вы никогда не поступите во ВГИК. Даже не пытайтесь. Зря теряете время.
Когда в 1966 году я поступал к Герасимову, Корытковский поставил мне тройку, и я не прошел по конкурсу баллов. Сергей Апполинариевич поехал к Романову, который был тогда министром культуры, и получил дополнительные места. Взяли меня, Живолуба, Пинягину, Барыкина и Жеребко.
Я навсегда сохранил чувство благодарности к моим учителям – Тамаре Макаровой и Сергею Герасимову, замечательным людям. Я их искренне любил и мы дружили, пока они были живы.
Мой папа был знаком с ними еще до войны, а с Тамарой Федоровной работал в картине «Пик Молодости».
Дома я показал папе студенческий билет. Это произвело на него, работавшего в системе кинематографии, сильное впечатление.
- На какой факультет ты поступил? - спросил он.
- На режиссерское отделение постановочного факультета, в мастерскую Герасимова. - сказал я.
Он не мог сдержать радостной улыбки. Я никогда не говорил ему, что сделал это ради него. Я хотел порадовать его. Чтобы он мог гордиться сыном. Он об этом даже не мог и мечтать. Это был кинематографический Олимп. Мои возможности он оценивал гораздо скромнее. И, наверное, справедливо. Гордиться тем, что сын прекрасно ездит верхом, отлично стреляет, в драке стоит четверых и может выпить литр водки не пьянея, в кругу его знакомых было не принято. В этих случаях друзья долго, повлажневшими глазами, участливо смотрели и, выбирая слова, выражали соболезнование.
Я начал учиться. Это была экспериментальная мастерская, в которой актеры обучались вместе с режиссерами. В историю советского кино наш курс вошел, как “курс звезд”. Среди актеров были Талгат Нигматуллин, Вадик Спиридонов, Коля Еременко, Наташа Гвоздикова, Наташа Аринбасарова, Наташа Бондарчук, Наташа Белохвостикова, Ира Азер, Гарри Чирева, Ольга Прохорова, Нина Маслова, среди режиссеров - Николай Губенко, Сергей Никоненко, Майя Симон, Борис Фрумин. От “Мосфильма” рекомендацию во ВГИК мне дали Ролан Быков и Александр Митта. Я познакомился с Роланом в 1965 году на картине “Айболит 66”. Он предложил мне поработать ассистентом в подготовительном периоде. Директор обещал задним числом заплатить, когда картина будет в запуске. Ролан был женат на актрисе ТЮЗа Лиле Князевой, которая в фильме сыграла обезьянку Чи-чи. В это же время я познакомился с Олегом Ефремовым, сыгрвшим роль доктора Айболита. Это было время расцвета созданного им театра “Современник”, где в спектакле “голый король” по пьесе Шварца гениально играл Евгений Евстигнеев, а в роли его пажа в гусарском мундире блистала красавица Алла Покровская, жена Олега Николаевича. С Роланом мы остались друзьями до конца. Я сохраняю дружеские отношения с Леночкой Санаевой, его женой и верным другом. Помню скромного мальчика Пашу, ее сына, ныне известного русского писателя. Все, кто находился наверху советского общества, отчетливо понимали, что в существующей системе власти на поверхности может находится только убогоое ничтожество. Все живое и талантливое она безошибочно находила и уничтожала. Понять это было можно, смириться с этим - тяжело. За сохранением существующих порядков наблюдал КГБ. Его работники находились в постоянном контакте с творческой элитой, умело входя в доверительные отношения и по крупицам собирая информацию. Как правило, это были хорошо образованные, культурные и интеллигентные люди, понимающие маразм системы и неприглядную роль, которую им отвела компартия. Они старались не давать ход многочисленным доносам, которые к ним поступали, трезво оценивая мотивы по которым граждане старались с их помощью кого-либо уничтожить. Как только человек попадал на определенный уровень, ему было обеспечено пристальное внимание и постоянная опека. Если его слова и поступки не выходили за рамки неписаных законов - того, что считалось допустимым, его не трогали и, даже, предлагали свою помощь.
Я столкнулся с этим на первом курсе, когда меня вызвали в кабинет секретаря парткома ВГИКа, хотя членом партии я не был;
В первые дни занятий меня вдруг вызвали к секретарю парткома Горячеву. Я зашел. В кабинете, кроме Грячева, сидели два человека – веселый круглолицый и худенький чернявый.
- Товарищи из Комитета госбезопасности, хотели с тобой поговорить. - сказал Горячев, пряча глаза. - Я вас тут оставлю, не буду мешать... - как-то замявшись добавил он, взял со стола какие-то бумажки и вышел.
- Меня зовут Виктор Петрович, а моего коллегу - Михаил Вячеславович. – сказал круглолицый. - Мы – кураторы ВГИКа от Комитета. Вот, почитайте... - он протянул мне конверт. – Пришел на вас сигнал.
Я взял письмо и стал читать. Это был анонимный донос о том, что я занимаюсь нелегальным частным предпринимательством и таким, как я, не место во ВГИКе – главном идеологическом высшем учебном заведении Советского Союза. Я легко вычислил, чья это работа, вернул им письмо, но когда они спросили, кто это мог написать, я сказал, что догадываюсь, но разберусь с этим персонажем сам. Тогда они перешли ко второй части:
- Нам очень важно знать, о чем говорят на курсе. – сказал Михаил Вячеславович. – ВГИК готовит бойцов идеологического фронта, здесь учится много иностранцев. Мы рассчитываем на вашу помощь. Вот наш телефон. Он протянул бумажку.
Это Управление по Москве и Московской области. У нас в городе есть квартиры, где мы можем встретиться. В СССР было не принято отказывать всесильному ведомству в таких просьбах. От них зависели жизнь, работа, карьера. Я взял бумажку с телефоном, прочел номер: 224 3906 и сказал:
- Я не буду стучать на моих товарищей. Вы, наверно, прочли мое дело. Но, если я увижу, что кто-то хочет взорвать Большой Каменный мост, я обязательно позвоню.
В то время у меня за спиной были четыре года колонии особого режима в Нижнем Тагиле – в 1922 году она была создана по приказу Дзержинского, и ее бессменным директором была колченогая соратница «Железного Феликса» Зинаида Федоровна Лапенко по кличке «ЧП». Тенью за ней следовал ее беззвучный супруг Николай Петрович – «Никола». Колония находилась в лесу по адресу улица Малая Кушва, дом №1. Злые, молчаливые, вечно голодные уральские колонисты ночами грабили ползущие по Чуйскому тракту грузовики и промышляли набегами, пугая местных жителей. Официально заведение называлось «Нижнетагильский детский дом с особым режимом закрытого типа для трудновоспитуемых детей номер один». И это действительно был дом «номер один» в Союзе. Я оказался «трудновоспитуемым», и эта бессрочка, откуда нищим витязям на распутьи была дорога только в армию, тюрьму или могилу, научила меня простым и ясным правилам поведения. Не верь, не бойся, не проси.
Гэбэшники оказались приятными в общении и вполне адекватными людьми. Я думаю, что моя реакция была достаточно необычной для них, но, как ни странно, вызвала уважение, что я понял из дальнейших событий. Я подумал, что в первую же сессию меня отчислят.
В зимнюю сессию отчислили Пинягину, Барыкина и Жеребко.
Во ВГИКе было много иностранцев - неслучайные граждане из разных стран. В общежитии жил сын императора Эфиопии Бузуайеху Тефери, в одной комнате с ним жил англичанин Уильям - сын издаваемого в СССР "прогрессивного" писателя Олдриджа. У нас на курсе училась очаровательная Майя из Швейцарии, внучка классика французского кино.
На операторском факультете учился двухметровый красавец-блондин Харальдур Фридриксон - будущий основатель исландского кинематографа.
Вечерами он иногда приходил ко мне, мы пили «Кабернэ», беседуя о искусстве.
Напротив ВГИКа помещался Институт Марксизма-Ленинизма - главная идеологическая цитадель коммунизма. Во главе этой загадочной организации был академик Федосеев, член ЦК, автор вузовских учебников по научному коммунизму. Алеша, его сын, был мой товарищ.
Тогда трудно было себе представить, что советская компартия превратится в кучу жадных капиталистов и разворует страну. Возвращение вывески – это издевка, особая форма цинизма. Вызов. Демонстроативное унижение. “Пипл схавает”.
Среди людей определенного круга существовало негласное правило толерантности: все относительно лояльны и власть не используется для сведения счетов. Взбесившаяся власть одинаково опасна для всех. Особенно опасна, когда внутренние конфликты становятся достоянием гласности.
Причастные к власти свободно (и весьма критически) говорили обо всем и госбезопасность тактично держалась на расстоянии. Все что говорилось, оставалось в пределах этого круга - это тоже было негласное правило. Нарушение этих правил было опасным.
Наш первый фильм с Майей Симон – по тем временам злая сатира - был арестован и уничтожен. Я был сценарист, она режиссер. Она получила нагоняй от Герасимова и чуть не вылетела из института. Меня он не выгнал - мы были дружны и любили друг друга.
Мой приятель - красивый парень из Казани, режиссер документалист Гусман Садыков решил снять фильм о "золотой молодежи": о детях номенклатуры.
Я видел их – наглых, самоуверенных детишек партаппаратчиков, когда они на частных машинах, что тогда было редкостью, приезжали во ВГИК смотреть материал.
Когда я возвращался домой по проспекту Мира, я увидел как они, обгоняя поток машин, на большой скорости ушли к центру. Ехали очень опасно, резко обходя машины и игнорируя светофоры.
Вскоре я узнал, что Гусман убит - девятнадцать ножевых ранений. Его нашли в комнате коммунальной квартиры, где он жил.
На учебной студии "органы" произвели обыск. Все материалы фильма изъяли.
Наверное сейчас "герои" этого фильма солидные "бизнесмены".
Меня попросила Тамара Федоровна Макарова остаться после занятий. Мы зашли в пустую аудиторию и она, внимательно посмотрев мне в глаза, спросила что я знаю о его гибели. Я честно сказал все, что знал. Она сказала мне:
- Леня, никогда никому об этом ничего не говори. Ты меня понял?
- Хорошо. – сказал я. – Понял. И почти полвека никому ничего не говорил.
Leon Ber написал 29 сентября 2012, 23:09 26 оценок, 312 просмотров Обсудить (75)
Глава 4
" Черный бриллиант" и сокровище княжеского дома.
Подруга моей матери, Татьяна Георгиевна Кузнецова, была известным московским адвокатом. Она вела дела особой важности и ее клиентами были знаменитости и те, кого обвиняли в особо опасных преступлениях, за которые, по советским законам, приговаривали к высшей мере – к смертной казни. Среди этой категории обвиняемых, были люди весьма экзотические, представители разных этносов и, даже, маньяки о “подвигах” которых в советских СМИ никогда не сообщали. Но в узком кругу близких друзей, умеющих держать язык за зубами, все обсуждалось достаточно свободно. Я помню дело одного такого персонажа, похожего на Есенина. Он приехал в Москву из какой-то провинциальной дыры, вернувшись из армии. Причиной поспешного отъезда было то, что отправившись как-то на охоту, на рассвете он услышал у озера странный шум и подкрался. Но хлопотавшая в камышах дичь оказалась обнаженной молодой парой, увлеченно занимавшейся сексом. Мелькали розовые попки, голые ноги и слышалось тяжелое дыхание. В те далекие, пуританские времена это было такой экзотикой, что поразило воображение недавнего солдата. Что-то замкнуло в его голове и он выстрелил, уложив дуплетом страстных любовников. После чего, в состоянии сумеречного сознания, он быстро вернулся домой, взял какие-то вещи и первым поездом уехал в столицу. В Москве он нашел себе какой-то угол, познакомился с женщиной, красиво ухаживал и быстро вскружил ей голову. Он часто дарил ей разные безделушки, читал ей Есенина, стихи которого почти все знал наизусть. Устроиться на работу он не мог по причине отсутствия московской прописки. Он стал промышлять знакомствами с женщинами, которые теряли голову от культурного голубоглазого блондина, любящего поэзию. Как правило, в первый же день, любитель Есенина, пригласив даму в один из столичных парков, убивал и грабил. Знакомился он обычно с приезжими в районе трех вокзалов, справедливо полагая, что у них при себе есть деньги и пройдет много времени, прежде, чем родные спохватятся. Так продолжалось достаточно долго. МУР сбился с ног, разыскивая серийного убийцу. На его счету было более 80 трупов. Советские печать и телевидение радостно рассказывали о надоях и добыче угля. Наконец, чудом оставшаяся в живых женщина дала словестный портрет. Брали всех, кто был похож на Есенина и с пристрастием спрашивали:
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене... Кто написал? А? Не помнишь?! Напомнить?
.... Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться...
... Однажды в густую сеть УГРО, среди сотен задержаных “блондинов типа Есенина”, попался убийца, который привлек внимание тем, что молчал и наотрез отказывался говорить. Опера взяли его в плотную разработку.
... Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел - к атиться дальше, вниз. Колись, сука!
Через какое-то время, с трудом двигая языком, он назначил день и час, когда будет говорить. Тем временем, врачи определили у него тяжелое психическое заболевание в последней стадии распада личности. В назначенный день и час его привели в комнату, оборудованную скрытой кино и звукозаписывающей аппаратурой. Подозреваемый медленно и с трудом стал рассказывать все с самого начала. Оказалось, что он все отлично помнит и способен воспроизвести события с мельчайшими деталями. Видно было, что речь дается ему неимоверными усилиями. Татьяна Георгиевна была назначена его защитником, суд признал подзащитного невменяемым.
Даже в унылые советские времена “застоя” Т.Г. Кузнецова получала большие гонорары и принадлежала к высшим кругам. Ее муж – профессор МАДИ, Николай Сергеевич Кузнецов, был автором учебников для ВУЗов по начертательной геометрии и милейшим человеком из древнего русского аристократического рода князей Оболенских. У них был сын – умный и красивый мальчик Коля, ставший в последствии известным московским юристом. В большой квартире в Козицком переулке, в самом центре Москвы, с ними жила старуха-мать Николая Сергеевича, княгиня Оболеннская и ее тихий муж пролетарского происхождения Кузнецов. Княжна вышла замуж незадолго до революции за простолюдина, который помог ей, когда во время верховой прогулки ее сбросила лошадь. Семья осудила мезальянс, но, как показали дальнейшие события, напрасно. Скромный рабочий Кузнецов оказался с обширными связями в революционных кругах и, когда аристократов стреляли, как зайцев, дав ей свое имя, спас ей жизнь. Они любили друг друга.
Самое удивительное, что при всех страшных событиях, войнах и потрясениях , княгине удалось сохранить фамильное сокровище Оболенских - ларец с драгоценностями. Но и на старуху бывает...
Об истории этого ларца можно написать авантюрный роман.
Я часто бывал в этом доме, дружил с семьей и , на правах друга дома, иногда давал дружеские советы их сыну - милому умному мальчику, ныне известному московскому адвокату.
Когда Брежнев пришел к власти, сместив Хрущева, [в высшем обществе]все были заняты собственными делами и дворцовый переворот особого впечатления не произвел.
В 1966 году я поступил во ВГИК и целыми днями пропадал в институте – с утра лекции, после которых шли репетиции до позднего вечера.
В один из дней позвонила Татьяна Георгиевна и попросила срочно зайти:
- Есть очень важный, не терпящий отлагательств разговор. - сказала она. - Ты мне срочно нужен.
В дружеских отношениях, как это было принято в Союзе, любые просьбы выполнялись немедленно. Я жил в доме дореволюционной постройки, угол Большого Черкасского и ул. Куйбышева, и, через короткое время был у них на Тверской.
Татьяна Георгиевна - умная, выдержанная женщина, была заметно взволнована:
- Произошла крайне неприятная вещь. - сказала она. - Нужно что-то делать, но что - я не знаю. Это дело государственной важности. Никто о нашем разговоре знать не должен.
Я кивнул.
- Дело касается «царствующего дома». - она, как обычно, была иронична на грани сарказма. - речь идет о принцессе.
Увидев мой вопросительный взгляд, она пояснила:
Я в дружеских отношениях с Галей Брежневой. Там все в панике. Ее отец недавно получил власть и в этом качестве еще недостаточно укрепился. Если начнется скандал, это может иметь ужасные последствия для Семьи. В этот неподходящий момент попал в тюрьму Галин поставщик бриллиантов и сегодня он мне передал записку, в которой заявил, что если его немедленно оттуда не вытащат, он всех заложит. Я сказала Гале, что знаю в Москве только одного человека, который в этой ситуации может помочь - это ты. Надо что-то придумать. Никаких связей с Семейством нигде не должно быть обозначено. Надо действовать на свой страх и риск. Она готова заплатить любые деньги. Леня, надо что-то делать.
(продолжение следует) ГИБЕЛЬ ИМПЕРИИ Глава 4 " Черный бриллиант" и сокровище княжеского дома. (продолжение) По поводу "любых денег" – это было сильно преувеличено: моя приятельница Света Браун, эксцентричная молодая московская красавица, дружила с Витой - дочкой Гали. Дедушка Светы был до революции известным ювелиром и советская власть мобилизовала его для оценки “экспроприированного” - награбленного у граждан. По рассказам Светы я знал как они с Витой «зарабатывали» карманные деньги: Вита покупала в правительственной секции ГУМа ондатровые шапки, а Света через соседа, служившего в Комитете госбезопасности, с большой накруткой продавала их офицерам КГБ . Московских чекистов зимой можно было легко узнать по одинаковым шапкам из этой популярной крысы... В то время имперская элита еще не позволяла себе воровать так уверенно и безоглядно, но уже через десять лет, после описываемых событий, военные курьеры увозили на Запад “дипломаты” с бриллиантами, уверенные, что это секретные документы для "братских коммунистических партий". Чтобы что-то сообразить, - сказал я, - мне нужна детальная вводная: как этот человек оказался в тюрьме? Какая с ним есть связь? Кто он? - Цыган, артист, закончил отделение музкомедии театрального института, яркий молодой человек. Разбирается в камнях. Имя – Борис Бурятсу. Связь есть – я его адвокат. К огромному счастью, наши пинкертоны пока не догадались произвести в его квартире обыск. Она набита бриллиантами. На свиданиях и в записках он, для конспирации, называет их ”лекарством”. Поэтому, с одной стороны, надо их куда-то убрать, с другой - никто не хочет связываться и брать это на себя. По ассортименту это, бесспорно, вышка, этих “лекарств” хватит, чтобы расстрелять небольшой город. Взяли Бориса совершенно дурным образом - он обещал продать азербайджанцам, торгующим на Центральном рынке, черный бриллиант. Они с ним были знакомы, имели какие-то дела. Поэтому, когда он показал им этот бриллиант и попросил задаток - пять тысяч рублей - они поверили и дали деньги. Он или пожадничал или запутался в хитрых комбинациях, но ни денег, ни бриллианта они не увидели. Борис стал от них скрываться. Думал: люди они денежные, для них это потеря не критическая - уедут и забудут. Словом, кинул. А тут как-то идет он теплым весенним днем по Тверской и, вдруг, останавливается машина и оттуда, громко щелкая [клювами] золотыми зубами, вываливается этот Центральный рынок. Борю хватают, с воплями требуют черный бриллиант, визжат, что их обманули и - что самое глупое - громко зовут милицию. Немедленно появляется милиция, всех забирают в участок и они там под протокол рассказывают про аферу с черным бриллиантом. Оборот камней и драгметаллов - монополия государства, спекуляция ими квалифицируется, как особо тяжкое преступление. К делу подключается Комитет. Борис все героически отрицает, говорит, что ни азербайджанцев, ни черного бриллианта в глаза не видел. Из ДОПРа его отправляют в Бутырку, навесив мошенничество в особо крупных размерах, но, к счастью, не проводят обыск в цыганской “аптеке” - там филиал Алмазного фонда. Пока Борис держится на допросах, как партизан, но сидит уже несколько месяцев и стал угрожать, что если ничего не будет сделано, он на суде скажет правду. При слове “правда” дочери генсека становится дурно. При встречах Боря передает мне записки, в которых сообщает где какие "лекарства" лежат и прописывает кому и сколько "принять". Это редкое, дорогое "лекарство" и помогает во многих случаях. Он, разумеется, заплатит за твое участие, если удастся ему помочь. Представляешь, какой начнется скандал, если выяснится, что семья Генсека связана с валютчиками и – о, ужас! - рыночными торговцами. Галя умоляет меня что-то сделать. Но что можно сделать - я не представляю. Ко мне шумною толпою на Новослободскую (в консультацию) явились цыгане, просили помочь Боре и громко обещали “лавэ” большими корзинами. - Скажите ему, пусть молчит. Его освободят в зале суда. - Это невозможно. В Советском Союзе так не бывает. - Посмотрим. Я появился в суде за час до начала слушания этого дела. Я был небрит, в мятой кепке, старом пиджаке и пыльных стоптанных ботинках. Зубы я облепил серебристой фольгой от сигаретной пачки и в таком виде легко смешался с толпой бессарабских цыган. Подойдя к азербайджанцу, который должен был подтвердить свои претензии к обвиняемому, я отвел его в сторону и, не мигая глядя в глаза, сказал, что если он скажет, что обманувший его человек был на голову ниже, то получит деньги назад, а иначе... Мы, цыгане, братья, терять нам нечего. У нас свой суд. При выходе зарежем. Это было убедительно и в близком к его уровню контексте, а наполнившая суд пестрая толпа неадекватных цыган произвела на него сильное впечатление и он, не думая, согласился. Потом я подошел к старой цыганке и сказал, что я азербайджанец и произошла ошибка. Наш человек обознался и сейчас это заявит судье. Пусть, перед началом суда, она крикнет об этом по-цыгански обвиняемому и скажет, чтобы он все отрицал и его освободят. После того, как потерпевший заявил суду, что обманувший его человек был ниже на голову, обвиняемого освободили прямо в зале суда. Через несколько дней мы встретились с Бурятсу на Новослободской, в кабинете Татьяны Георгиевны. - Сколько стоит твоя услуга? - презрительно спросил он, глядя в сторону. Очевидно, ему были неприятны созданный мною [карикатурный] яркий образ цыгана и незатейливость всей комбинации, в результате которой он получил свободу. “Типичные еврейские штучки” с отвращением выражало его лицо. Я внимательно посмотрел на него и отказался от денег. Когда позднее Татьяна Георгиевна спросила меня почему я не взял у него деньги, я сказал, что не хочу с ним иметь дело. Не тот человек, не тот случай. Она пожала плечами – как хочешь. Надо добавить, что судил Бориса уважаемый человек, инвалид войны с безупречной репутацией. Возможно, благополучному исходу дела помогла переданная ему накануне авоська с обернутым в старые газеты объемистым свертком, в котором были пачки денег. Потом, как-то днем, в квартиру Кузнецовых постучали цыгане с просьбой “ребеночка напоить”, старуха-княгиня, находящаяся вне реальности, открыла, в квартиру вломился целый табор, грудного ребенка или завернутую в пеленки куклу цыгане бросили старикам под ноги, кто-то вбежал в их комнату и явно действуя по наводке, моментально вынес ларец с фамильным сокровищем князей Оболенских. Среди прочего, там был шифр фрейлины – усыпанный бриллиантами вензель императрицы историческая ценность которого намного превышала стоимость камней и золота. Безумная советская История пошатнулась, икнула и поплелась дальше - в эпоху застоя. Потом все повторилось почти через двадцать лет, с теми же августейшими товарищами. На этот раз я был на стороне своего институтского товарища Олега Видова, разводившегося с Наташей Федотовой - близкой подругой Гали Брежневой. Вновь начался скандал, сверкнули бриллианты, уронили в могилу Брежнева и СССР отправился в одну сторону, а я - в другую. (продолжение следует)
Leon Ber написал вчера в 19:39 7 оценок, 44 просмотра Обсудить (6)
Глава 5 "Боец идеологического фронта в условиях приближенных к боевым действиям"
В 1970 году я закончил обучение во ВГИКе и был направлен на «Мосфильм» для съемок дипломной работы. Я любил эту Студию, на которой работал еще до поступления во ВГИК. Когда-то, еще до войны, там работал мой отец. В институт мне написали рекомендацию Ролан Быков и Александр Митта. В подготовительном периоде фильма «Айболит-66» я работал ассистентом у Ролана и мы подружились, сохранив товарищеские отношения на многие годы. Ролан был очень талантливым человеком и изумительным рассказчиком. После развода с Лидией Князевой, он какое-то время жил у меня и я вспоминаю Ролочку с теплым чувством. На «МОСФИЛЬИМЕ» я попал в объединение к Алову и Наумову, где работали Хуциев и Тарковский. Марлена Хуциева я помнил по Одесской киностудии, где он начинал карьеру режиссера и работал с моим отцом. Там же тогда работали молодые Петр Тодоровский, Радик Василевский и Сева Воронин. С Тарковским довелось познакомиться в процессе работы на «Мосфильме», хотя то, что происходило, назвать работой было трудно. Больше года я приносил редакторам сценарии короткометражного художественного фильма, их подолгу читали и отвергали. Я попросил о встрече Наумова, чтобы понять что происходит. В назначенное время я пришел. В одной из комнат объединения были Алов и Наумов. Алов неожиданно стали обвинять меня в том, что я всем рассказываю о том, что мне не дают работать. Я объяснил, что у меня на Cтудии много знакомых и, когда меня спрашивают, что я делаю и в каком объединении, то я рассказываю то, что есть. Произошла некрасивая сцена, Алов на меня кричал, но так как о покойных принято говорить «или хорошо, или ничего» - я больше ничего к этому не добавлю. В 1972 году я понял, что все, что происходит в этом объединениии - просто затянувшееся издевательство и на Студии никому не нужен молодой специалист и потенциальный конкурент, я пошел к директору «Мосфильма» Сизову и потребовал вмешаться. Через какое-то время в объединении был принят мой сценарий фильма «Город на Кавказе» и я начал работу. Я пригласил Олега Ефремова, которого знал еще по «Айболиту», Татьяну Самойлову, Жору Юматова, Катю Васильеву и Жанну Болотову. С этой компанией мы сделали добрую милую работу о которой заговорили на Студии. У меня сразу приобрели в разных объединениях несколько сценариев и начались переговоры с режиссерами, которые хотели работать со мной, как со сценаристом.
В один из безоблачных дней эпохи застоя я пришел на Студию и внизу, в главном холле производственного корпуса встретил режиссеров Бушмелева и Полякова. На ритуальный вопрос «как дела?» я сказал, что все нормально. И на это неожиданно услышал: «У тебя все в порядке, а остальные сидят без работы. Нет денег на жизнь – годами в «творческом простое», денег никто не получает, а у всех семьи, дети».
Я понимал, что от моей реакции зависела вся моя дальнейшая жизнь. Я недавно женился, родилась дочь. Все радужные планы надо было немедленно похоронить или... отшутиться и идти дальше. «Хорошо, - сказал я. – Давайте будем думать, что делать. Для начала прямо сейчас пойдем в комитет комсомола и потребуем устроить общее собрание, на которое пригласим представителей Госкино, горкомов партии, комсомола, руководителей профсоюзов. Пошли».
Мы отправились в студийный комитет комсомола и бывшие там посетители, секретарь комитета и какие-то активисты удивились и несколько опешили от предложения обсудить вопрос о безработице среди молодых творческих работников на высшем государственном уровне, но я постарался убедить их в том, что проблема касается многих молодых специалистов и имеет общегосударственное значение.
Был назначен день собрания и комсомольцы развесили объявления, которые почему-то стали исчезать. Как стало известно, напуганные «инициативой снизу» работники парткома ничего лучше придумать не могли, как срывать наши объявления. Пришлось к каждому объявлению приставить по безработному режиссеру.
В назначенный день собрание состоялось в комнате режиссерской гильдии - секции Союза кинематографистов. Председателем гильдии был режиссер Швейцер, он и начал наше собрание словами: «По инициативе комитета комсомола Студии здесь собрались молодые режиссеры, чтобы обсудить некоторые... м...ммм... эээ.... вопросы... так что я предоставляю слово руководителю секции творческой молодежи Сергею Соловьеву».
Соловьев встал, обвел присутствующих взглядом – большая комната была забита - несколько десятков безработных режиссеров робко сидели на стульях, справа у стены в два ряда сидели партийные, комсомольские и профсоюзные бюрократы с каменными лицами.
Соловьев обратился ко мне: «Леня! Так как все это была твоя инициатива, ты и рассскажи, в чем дело, из-за чего весь этот сыр-бор и зачем мы тут все собрались...»
Я встал и сказал:
- Я ничего не хочу и не прошу для себя, у меня все в порядке. Но десятки выпускников ВГИКа годами не могут получить работу, не могут снять свой дипломный фильм, после которого будет ясно насколько талантлив человек, можно ли ему доверять производство. Складывается ситуация при которой судьбы людей сломаны. Они не получают зарплату, не имеют работу. Если речь идет о перепроизводстве специалистов, надо прекратить набор в институт и решить проблему с безработными. Здесь находятся представители ВЦСПС, горкомов и ЦК партии и комсомола - они должны принять разумное решение. Пусть присутствующие здесь режиссеры расскажут о своих судьбах - то, что обычно обсуждается на кухнях и «в кулуарах». Все что я хотел сказать – я сказал.
Гробовое молчание.
В то мутное время, в больной стране, да еще и на вершинах «идеологического фронта» такое заявление расценивалось, как «бунт на корабле». Если тебя прикормили – молчи. Это было главное правило лояльности и круговой поруки. Я хорошо знал в какой стране живу. Хотя я не до конца понимал, какой камень бросил в это болото, я не боялся последствий.
Какое-то внутреннее чувство вело меня – будь что будет. Иногда надо устраивать стране, в которой живешь, тест на здравомыслие. И если она не выдерживает его – тем хуже для нее. На проходной меня ждала мама. Я кивнул Соловьеву, Швейцеру и Михалкову, сидевшим у окна, и ушел.
Потом мне рассказали, что никто из безработных не рискнул ничего сказать, а выступил Михалков и сказал, что те, кто достоин получить работу, ее получают, а те, кто недостаточно талантлив и профессионален, работать не должны. На том и разошлись.
На следующий день, когда я приехал на Студию, на проходной у меня забрали удостоверение и сказали, что приказано пропускать меня только по личному указанию начальника отдела кадров.
- Это какое-то недоразумение, – сказал я. - У меня в подготовительном периоде картина, работает группа.
- Ваш фильм закрыт приказом директора Студии, группа распущена. Вы будете звонить в отдел кадров? – поинтересовалась дежурная.
- Нет. - сказал я.
На улице, у главной проходной, всегда стояли такси. Я сел в машину.
- Куда, командир? - спросил шофер.
- На Лубянку. Приемная КГБ. - сказал я.
Он с интересом посмотрел на меня в зеркало.
Так начался мой путь в Канаду длиною в 15 лет.
До этой истории я никогда не был в КГБ. Но интерес к нашей семье вездесущая контора проявляла давно и за нашей квартирой простодушно и незатейливо следили. Честно говоря, их можно было понять. Семья была - по советским понятиям - очень экзотическая. Мама - европейская женщина, свободно владеющая семью языками из буржуазной семьи, папа - бывший высокопоставленный партработник, неожиданно отказавшийся от высокой должности в НКВД аккурат перед началом предвоенных репрессий, круг друзей и знакомых - сплошь люди с мировыми именами, сынок - непонятно кто - странная и эксцентричная личность и все это в двух шагах от Красной площади и прямо напротив зданий ЦК КПСС! И евреи! И куча родственников за границей! И среди друзей и знакомых - евреи! А тут поди разберись - то ли они сионисты, то ли масоны или, еще страшней - космополиты!
Leon Ber написал вчера в 21:09 7 оценок, 103 просмотра Обсудить (19)
Глава 6 “львятник”
С времен немого кино, у кинематографистов существует присловье: “мы – по одну сторону экрана, они – по другую”. “Они” - это те, кто не занят в производстве: зрители, журналисты, критики, чиновники.
Но и среди производственников были свои и “ с улицы” - не имеющие отношения к существующим династиям. Прочная и невидимая, как бронированное стекло, стена разделяла людей.
Секреты ремесла старые мастера передавали очень разборчиво и только самым близким. Это - замкнутый мир, сохраняющий лояльность только людям давно и хорошо проверенным и только своего круга. Попасть в него всегда было трудно и возможно только по рекомендации. Огромные связи, большие деньги, неслыханные, почти безграничные возможности – это было беспрецедентным не только в масштабах нашей гигантской страны, но и производило сильное впечатление даже на видавших виды европейцев и американцев.
“Мосфильм” чиновники Госкино, в своем кругу, называли “львятник”, а студию им. Горького - “гадючник”. Надо отдать им должное – очень точно.
В львятнике люди понимали друг друга с полуслова и “по эту сторону экрана” цеховая солидарность была выше личных и клановых симпатий и атипатий.
Мир красивых женщин, свободных нравов, очарование богемы и запах больших денег действовали на партократов, как валерьянка на кота. Казалось – протяни руку: вот оно... За чугунными копьями высокого мосфильмовского забора шла таинственная, непонятная посторонним и манящая сказочная жизнь. Это был целый мир, не имеющий к повседневной жизни ни малейшего отношения. 5 000 человек, знающих друг друга десятки лет, прошедшие вместе огонь, воду и медные трубы, серьезно занимались совершенно немыслимыми вещами: строили замки, шили костюмы прошлых веков, воссоздавали улицы европейских городов, ездили в экипажах и устраивали сражения, балы и маскарады. Эта параллельная жизнь воспитывала в людях трезвый расчет, здравый смысл, украшенный легким цинизмом и – что самое важное! - уверенность в себе, независимость суждений и чувство собственного достоинства.
Эти превосходные человеческие качества не могли не войти в конфликт с дряхлеющей системой подавления личности, выстроенной с помощью запугивания, насилия и террора. Традиционно соблюдавшийся “творцами” равнодушный нейтралитет в отношении к власти, мог легко быть нарушен, вздумай партократы насаждать свои порядки. Тут “с этой стороны экрана” вдруг вылезло бы такое, что, даже в страшном сне не могли бы увидеть персонажи “по ту сторону”.
Воображение легко и беззаботно существует без власти, но власть без воображения обречена.
1972 год. Страна, всхрапывая на ходу, брела в “эпоху застоя”. Но для нас уже началась неслышная война, которую Черчилль когда-то назвал: “драка бульдогов под ковром”.
На съемочной площадке ударом кинжала убили режиссера Женю Гончарова, а его отцу, сотруднику отдела агитпропа ЦК КПСС, сказали, что если он попытается выяснить, кто убил сына, то и его убьют. Так вот просто, прямо и незамысловато. Это мне рассказала жена Жени. Гончаров вместе со мной организовал то самое, печально для нас кончившееся, комсомольское собрание на «Мосфильме». Потом убили режиссера Сережу Ерина – сбросили с огромной высоты на арматуру строящейся ГЭС. Убили режиссера Юру Чулюкина – отправили в командировку в какую-то африканскую страну и в отеле сбросили в пролет лестницы. После письма Брежневу, в Киеве убили режиссера Гелия Снегирева. Он писал: "Ваша карьера возникла на крови... Ваши руки в крови... Леонид Ильич, вы старый человек. Смерть уже задевает вас своим крылом, от вас не отходят врачи... Всю свою жизнь вы прожили ложью. Не в мелочах -соседу или жене - вы лгали. Лгали народам - своему и всему миру. Неужели вы так, во лжи, и умрете?.." Снегирева арестовали, что-то вкололи, его парализовало и он вскоре умер. Убили Зою Федорову – пришли забрать у нее несчастный алмазный кулон, который ей во время войны подарил американский адмирал и который она сумела сохранить через все 25 лет лагерей, куда ее отправили за связь с американцем. Вошли, убили выстрелом в затылок и забрали жалкую побрякушку. Дверь она могла открыть только знакомым или по требованию представителей власти. Мне рассказали, что стреляли из очень редкого оружия – старого немецкого пистолета “Зауэр”. Один такой был в музее МВД. Якобы взяли с витрины, убили и вернули на место. Кому могло прийти в голову там искать? Но могло и прийти. Конфликт КГБ и МВД постепенно обозначился. Но, главное, какие-то люди в КГБ были на нашей стороне.
Таксист довез меня до Лубянки. На улице Дзержинского, в голубом особняке, была приемная Комитета Госбезопасности по Москве и Московской области. Я отпустил машину и вошел. Слева стоял автоматчик, прямо был стол дежурного офицера.
- Здравствуйте, вы по какому вопросу? – спросил он.
- Мне нужен кто-то, кто занимается кино, я с «Мосфильма». - сказал я. Он куда-то позвонил и сказал:
- Пройдите, подождите несколько минут, сейчас подойдут товарищи, занимающиеся этими вопросами.
Я прошел мимо него прямо по короткому коридору, сел на стул у высокой двери, обитой коричневым дерматином. Вскоре появились два молодых человека в серых костюмах, открыли дверь и пригласили меня в комнату. Они явно были заинтригованы и с интересом на меня смотрели. Я назвал себя и рассказал все, что произошло на Студии. Ребята были явно растеряны. Это было за пределом их компетенции.
Директором «Мосфильма» был заместитель председателя Госкино СССР Николай Трофимович Сизов – комиссар милиции, что соответствовало званию генерала армии. До этого он был заместителем председателя Моссовета (Промыслова) по МВД.
С его приходом на студии появился в качестве “сценариста” заместитель председателя КГБ СССР (Андропова) Семен Цвигун, который, как говорили, был женат на сестре жены Брежнева. С озабоченным видом он ходил по коридорам Студии с какими-то людьми, на пиджаке был знак «Щит и Меч». Цвигун под псевдонимом «Днепров» числился автором сценариев фильмов «Фронт без флангов», «Фронт за линией фронта» и «Фронт в тылу врага». Эти сценарии писал Вадим Трунин (это называлось работаать “негром”), а Цвигун «осуществлял общее идейное руководство» и получал деньги – очень большие по тем временам.
- Что бы ты хотел получить? – спросил у Трунина всесильный Цвигун.
- Да вот... за границу хотелось бы съездить, может какую-то электронику привезти... – сказал Трунин, даже не думая попросить за работу деньги.
Я был у Вадима Трунина с оператором Новицким и он нам рассказал эту историю. Отец моего товарища Вадика Новицкого, Петр Новицкий, был оператором-документалистом и ему принадлежат первые пять съемок Ленина. Вадик закончил операторский факультет и работал на ЦСДФ – знаменитой Центральной студии документальный фильмов в Лиховом переулке.
Трунин был скромным человеком и хорошим сценаристом. В «награду» за работу Цвигун устроил Трунину поездку за границу... в Афганистан, где в то время советские войска, не мелочась, отдавали местным товарищам интернациональный долг.
Армейские офицеры из рассказа “командированного” бысто поняли чем эта поездка должна закончится для сценариста и сделали все, чтобы его там не убили. Вадим купил вожделенную «электронику» и вернулся в Москву. Однажды, когда вечером на кухне он пил чаек, в окно влетела пуля, пробила стекло, ударилась о стенку и... растаяла. Стреляли льдом из дома напротив. Он рассказал нам эту историю и показал небольшую дыру в стекле.
Надо отметить, что, после этого случая, фаталист Трунин так и не повесил занавески на кухне и продолжал по вечерам пить чай на том же месте, меланхолично поглядывая на дыру напротив своего носа.
К счастью, Цвигуну было уже не до сценариев, и его карьера сценариста вскоре закончилась вместе с жизнью. По словам племянника Цвигуна, как рассказала мне его знакомая Лена Нецветай, дядю отравили. На “Чайке” он приехал с водителем на дачу и в машине в страшных муках умер на глазах у шофера, который, от шока сошел с ума.
- Что вы ждете от нас? - наивно спросили меня юные чекисты, явно озабоченные тем, чтобы последствия начавшегося в высоких сферах скандала не выплеснулись на их головы. - Мы сейчас позвоним на студию и скажем, чтобы вас пропустили.
- Сизов закрыл мою картину, группа распущена, закрыты все купленные у меня сценариии, я остался без работы. Все это после того, как я выступил на комсомольском собрании. - сказал я. - Вам не кажется, что все это антисоветчина?
- Но вы говорите, что на собрании были люди из ВЦСПС, из горкома партии, ЦК комсомола?
- Похоже, все эти граждане дружно работают на иностранные спецслужбы. Впрочем, любой шпион побоялся бы так открыто и так топорно орудовать на «идеологическом фронте», боясь разоблачения - он вел бы себя осторожней и, хотя бы для вида, приносил какую-то пользу. Это – враги.
- Что мы можем сделать?
- Передайте рапорт по команде. Напишите, что к вам пришел режиссер «Мосфильма» и сказал, что в руководстве страной – враги народа. Я не сомневаюсь, что наш разговор идет под запись и хочу, чтобы это осталось для истории.
Надеюсь, это осталось для истории.
Так начался затяжной конфликт, финалом которого был пятый съезд Союза Кинематографистов в Кремле. Он стал символическим концом “советской власти,” - несуществующей власти Советов, захваченных и уничтоженных большевиками.
На съезде с громким скандалом убрали секретаря Союза Кинематографистов Кулиджанова и председателя Госкино Ермаша. Секретарем Союза был избран Элем Климов – умный, талантливый и порядочный человек, с которым у меня были дружеские отношения. Председателем Госкино назначили Александра Камшалова, который в ЦК курировал кинематограф.
Я видел детальную ретроспективу судеб и событий, знал то, что для многих было за семью печатями и поэтому все, что было связано с СССР, для меня оказалось в прошлом. Было очевидно, что скоро все плохо кончится и присутствовать при агонии я не хотел. Я попросил Элема поговорить с Камшаловым, чтобы тот поговорил с Горбачевым и, вскоре, после пятнадцатилетнего «отказа», в 1988 году я выехал на «ПМЖ» с советским паспортом к родственникам в Италию, с женой, детьми, котом и подаренным мне друзьями охотничьим ружьем.
КГБ раскололся – часть его пошла против Политбюро, часть осталась «верными псами революции» - слугами бандитов, захвативших власть в стране. Эта преемственность бандитской власти и объясняет все происходившее в СССР и происходящее в России.
Существует множество мифов и гипотез о причине развала СССР. Историки сходятся во мнении, что «началом конца» был пятый съезд кинематографистов. Восстание наиболее прикормленной и благополучной части общества было сигналом для партийных бонз о том, что власть от них ускользает.
И - самое опасное - те, кто должен охранять эту власть, чекисты, перестали быть бессловесным щитом и мечом партократии. В отместку, партия провела разгром КГБ – было уволено 20,000 кадровых сотрудников. Назначенный в 1991 году президентом СССР Горбачевым председатель КГБ Бакатин по распоряжению бывшего генсека КПСС и бывшего секретаря московского горкома КПСС Ельцина, уволил 18,000 чекистов. А назначенный Ельцыным председатель КГБ Путин уволил еще 2,000. Все это подавалось, как «освобождение от чекистско-кагэбэшного произвола», но на самом деле было местью сотрудникам госбезопасности ушедшей в подполье верхушки партии за отказ выполнять преступные приказы.
Главной опасностью для государства оказалась бандитская власть партократов. Несколько лет назад, в Москве был убит генерал КГБ, когда-то расследовавший громкое дело директора «Елисеевского магазина» Соколова и начальника московского управления торговли Трегубова. Волею судьбы я был в центре этих событий..
Leon Ber написал сегодня в 07:51 11 оценок, 108 просмотров Обсудить (23)
Глава 7 “сафари”
Надо сказать, что лучшие из нас, были честны и готовы пожертвовать собой, ради долга. Мы были великолепно информированы, спаяны цеховой солидарностью и наш долг понимали не в служении кретинам, захватившим власть в стране, а в служении народу. Мы были интернационалисты. Мерзавец был мерзавцем, вне зависимости от национальности. Порядочный человек – порядочным человеком.
Преступники у кормушки вели игру без правил. В их распоряжении была вся мощь огромного государства. Он думали, что это будет вечно, гуляли и куражились. Жизнь не только наших сограждан, но и всего мира зависела от прихоти какого-то маразматика, с трудом говорящего на собственном языке и целой своры его безумной и беспринципной челяди. Мы могли расчитывать только на себя. Мы были обречены. Мы это понимали. Но мы были молоды, были идеалистами, многие были детьми фронтовиков. Нас нельзя было купить или запугать – только убить. С нами были солидарны дети партийной элиты, те из них, которые понимали разницу между добром и злом.
Я, Леонид Бердичевский, последний из оставшихся в живых бойцов и руководителей подпольной советской организации Сопротивления, пишу эти строки с целью сохранить память о моих погибших товарищах.
Я не мог вести записи и должен полагаться только на память. Но за последние 55 лет я помню все до мельчайших деталей. Я называю подлинные имена и события, о взаимосвязи которых никто, кроме меня, не знает, но восстановить по этой информации хронологию и факты не представляет сложности.
На нас уже вовсю шла охота. Мне немало лет и я понимаю, что свои воспоминания могу унести в могилу. Мы были люди долга. Быть порядочными людьми нас учила наша страна и учила великолепно. Мы не были “диссидентами” - мы были комсомольцами, бойцами идеологического фронта и, неожиданно для себя, вдруг оказались партизанами в тылу фашистских, захватчиков, планомерно уничтожавших нашу страну. До вас долетают наши последние слова. 25 лет я провел в эмиграции в Северной Америке. Это прощание. Сохраните текст, сохраните о нас память.
Цитата: "9 сентября 1977 года за 2042-А в ЦК партии за подписью Андропова направляется документ, озаглавленный: "О мерах по пресечению преступной деятельности СНЕГИРЕВА":
"Комитетом госбезопасности Украины выявлена и задокументирована антисоветская деятельность СНЕГИРЕВА Г.И., 1927 года рождения, украинца, исключенного в 1974 году из членов КПСС, Союза писателей и Союза кинематографистов, бывшего режиссера Украинской студии хроникально-документальных фильмов, пенсионера, проживающего в г.Киеве... Снегирев систематически изготовляет и распространяет враждебные сочинения ("Секретарь обкома", "Роман-донос", "Мама, моя мама", "Автопортрет - 1966", "Открытое письмо Советскому правительству", "Лаять или не лаять", "Убили дрозда", "Обращение к вождю" и др.), в которых клевещет на внутреннюю и внешнюю политику КПСС и Советского правительства... Радиостанция "Свобода" 18 июля с.г. передала очередной пасквиль СНЕГИРЕВА "Открытое письмо президенту США Картеру", в котором вновь возводится злобная клевета... Особым антисоветизмом проникнут пасквиль СНЕГИРЕВА "Обращение к вождю", изготовленный и переданный им на Запад в августе с.г. В нем СНЕГИРЕВ призывает к ревизии марксистско-ленинского учения, возрождению частной собственности, роспуску колхозов, ликвидации Советской Армии...
В связи с изложенным Комитетом госбезопасности принято решение об аресте СНЕГИРЕВА и привлечении его к уголовной ответственности по ст. 64 ч.1 УК УССР (антисоветская агитация и пропаганда). Вопрос согласован с ЦК Компартии Украины".
"В дополнение к 2042-А от 19 сентября 1977 г. Комитет госбезопасности докладывает, что Снегирев Г.И. арестован и привлечен к уголовной ответственности по ст.62 УК УССР... Факты написания и распространения в 1975-1977 гг. в СССР, а также передачи для публикации за границу "Обращения к вождю", "Письма к Дж. Картеру" и ряда других документов антисоветского содержания он признал. Вместе с тем на допросах Снегирев заявляет, что менять враждебные социалистическому строю взгляды и убеждения не намерен, упорно не желает сообщать, каким образом он переправлял антисоветские материалы на Запад, и назвать лиц, среди которых распространял их в СССР."
(Источник: в свободном доступе в Интернете)
Чтобы прокормить семью, я должен был что-то предпринимать. Приходилось работать “негром” - писать или переделывать сценарии за других, продавать сценарии под псевдонимом, заключая договора на имя моих товарищей, работать на дубляже, озвучивая иностранные фильмы, работать механиком съемочной техники, наниматься оператором с собственной аппаратурой и давать камеры и объективы в аренду республиканским студиям. В объединении “Экран” Гостелерадио я работал сценаристом и режиссером мультфильмов.
На “Мосфильме” мне решили окончательно “перекрыть кислород”. Я ушел в объединение к Райзману. Главным редактором Студии, вместо Нехорошева, стал неизвестно откуда возникший Абдурахман Мамилов. Он вел себя жестко, равнодушно и подчеркнуто недружелюбно. Мне рассказала режиссер Нана Кладиашвили, что ее дочь принесла Мамилову сценарий, он через несколько дней сказал, что прочел, пригласил зайти и, наедине, поставил условие для дальнейшей работы: лечь с ним в постель, три гонорара за последующие купленные студией сценарии полность отдать, потом делиться 50 на 50.
Нана была женой Згура (так называли в институте профессора) - классика советского кино Згуриди, который был ее мастером во ВГИКе на кафедре научно-популярного кино. Дочь Наны – интеллигентная домашняя девочка, получившая кинематографическое образование, была от первого брака с талантливым режиссером Ираклием Квирикадзе. Я помнил их молодой влюбленной парой в институте. Запущенная Олжасом Сулейменовым и снятая в Алма-Ате моя картина “Нужна собака-поводырь” была закрыта после сдачи студии, негатив и рабочий позитив арестованы, а работавшему со мной Турсуну Бейсенову, у которого хранились материалы, сказали, что если он все до метра не сдаст, будет безработным пожизненно. Вскоре талантливый, высокий, красивый и доброжелательный Олжас перестал быть председателем Госкино Казахстана и на его место посадили какого-то унылого чиновника.
Как-то мне позвонил мой знакомый, композитор Миша Меерович и сказал, что нужно поговорить. К тому времени я уже жил на окраине, куда меня выселили из центра. Мы договорились встретиться “на уголке” (угол Манежной и Тверской, кафе ресторана “Националь”) и поужинать. Миша жил рядом, на Тверской. Взяли немного коньяка и пару бифштексов. Я увидел, что он сильно нервничает и ничего не ест. Спросил его о предмете разговора но он не мог связать двух слов, находясь явно в паническом состоянии. Миша был гениальный композитор, он писал музыку к знаменитым мультфильмам Норштейна и для меня тоже сделал несколько великолепных работ. Он был тихий, добродушный человек, женатый на русской аристократке, которую очень любил, уважал и гордился ее дворянским происхождением. Но сейчас с ним происходило что-то непонятное.
Так и не добившись ничего путного, я попрощался, спустился в метро и поехал домой.
Приехав на Щелковскую, я взял такси до окружной и по дороге плохо себя почувствовал. Было ясно, что меня отравили. Состояние быстро ухудшалось и я понял, что не дотяну даже до больницы.
Войдя в дом я немедленно сделал промывание желудка и принял сильный антибиотик. Это не было обычное пищевое отравление – мне это было ясно.
Через несколько недель мне позвонил Миша и с трудом подбирая слова, сказал, что был в сумасшедшем доме – он рассказал, что его забрали с острым психозом после безумной сцены, которую он устроил дома.
Больше мы не встречались, про отравление я ему ничего не сказал. Потом я узнал, что он умер.
Я долго болел и встать на ноги мне помогло волшебное узбекское средство, которое я привез в начале 60-х из Самарканда – мумиие.
Я был первым, кто познакомил европейскую часть страны с этим древним восточным лекарством и, заинтригованные его действием в эпизоде несостоявшегося убийства, власти отдали распоряжение провести исследования и начать применять для лечения кремлевских старцев.
Побывав в роли подопытной мыши борцов за “светлое будущее всего человкчкства” и польщенный доверием, я все же сделал выводы о начале нового этапа моих отношений с властью и о необходимости разумной предосторожности. Но события набирали ход и отойти в сторону было бы малодушием.
В течение пяти лет у меня была стойкая аллергия на мясо, начинало тошнить даже от легкого запаха жаренного мяса. “Ну хоть чему- то научились, - думал я. - Не обеспечить население продуктами и ширпотребом, так хоть грамотно отравить могут. Нет, не напрасно работал Григорий Моисеевич Майрановский”.
Что-то во всем этом было очень знакомое. Но что? Это была явно не политика, не идеология, не искусство. Наконец до меня дошло, что под видом “руководства страны” окопались банальные бандиты. Этим меня можно было удивить но, после моих “жизненных университетов” в Нижнем Тагиле, где у нас на кладбище был свой угол, нельзя было напугать. “На войне, как на войне” - что делать?
В один из дней, на третьем этаже производственного корпуса “Мосфильма”, неподалеку от кабинета главного редактора, я встретил своего институтского товарища Олега Видова.
В далеком 1966 году мы познакомились в коридоре ВГИКа, у двери комитета комсомола. Меня выбрали на собрании в комитет комсомола института заведующим творческим сектором постановочного факультета, а секретарем комитета был режиссер Юс (Юсуп) Даниялов, сын первого секретаря ЦК Дагестана. Мы были в добрых товарищеских отношениях, Юс вел себя дружелюбно, занимаясь делами последовательно, серьезно и целенаправленно. Рядом с Юсом, у двери, стоял красивый блондин с голубыми глазами и говорил, что ему нужна рекомендация комитета комсомола для разрешения на выезд на съемки за границу. Его, молодого актера, утвердили в Дании на главную роль в историческом фильме. Юс хмуро выслушал и сказал, что вообще-то сначала надо закончить институт, потом сниматься и, вообще, до поездки в капстраны нужно побывать в соцстранах, а советскому артисту сниматься надо в отечественных фильмах, а не у ни пойми кого и нивесть где. Олег был несколько растерян и не знал что ответить на столь железобетонные аргументы. Я вступил в разговор, уточнил детали и сказал Юсу:
- Старик, ты кавказец, будь мужчиной. Поможем парню – когда ему еще выпадет такой шанс? Зачем ломать человеку жизнь, будем людьми. Напиши ты ему эту бумагу – жалко что ли?
Юс хмуро на меня посмотрел и сказал:
- Если ты хочешь, бери это на себя – пиши сам. Штамп в ящике стола. Подпиши и дай мне на подпись, я подпишу.
-Пошли! - сказал я Олегу. Мы зашли в комитет, на разбитой машинке “Москва” я одним пальцем настучал требуемую бумагу, подписал, поставил треуголный штамп и отнес Юсу на подпись. Он мрачно подписал, не читая.
И Олег уехал. Он снялся в главной роли в фильме “Красная мантия”, который стал классикой датского кино и, вскоре, стал известным советским артистом. Мы остались в добрых товарищеских отношениях и теперь он иногда звонит мне из Калифорнии и мы вспоминаем события и людей давно сошедших со сцены.
Отвлекшись, я возвращаюсь в коридор “Мосфильма” где встретил его много лет спустя.
Он ходил в дубленке и большой лисьей ушанке. Обычно улыбчивый и веселый парень из подмосковного Томилино, он был явно чем-то подавлен и плохо выглядел.
- На тебе лица нет, ты просто зеленого цвета, - сказал я. - Что случилось?
- Да так... - неохотно отмахнулся он. - Все нормально.
- Что-то серьезное?
-Если есть время, пойдем на лестгницу, я тебе расскажу.
Мы вышли на лестницу.
- Меня угрожают убить.
- Ничего себе! Кто?!
- Теща и бывшая жена. Они могут.
- С чего это?
- Требуют деньги. А денег нет. Я сейчас по второму разу пошел во ВГИК на режиссерский, заработков нет, только 40 рэ степендия. Но я ей оставил все имущество, две новые “Волги”, отдавал ей весь зваработок - у нее куча шуб, бриллиантов. - -
- Разводись! Имущество пополам и алименты по суду.
- Она требует, чтобы я не разводился Хочет для статуса быть женой народного артиста и выкачивать деньги.
- Дети есть?
- Сын.
- Ты думаешь они реально способны что-то сделать?
- Она подруга Гали. Ее отец – слепой профессор Шевяков - в близких отношениях с Брежненвым: когда снимали Хруща и все висело на волоске, дорогой наш Леонид Ильич прятался у них дома. У нее большие связи в КГБ – ее предыдущий муж был там какой-то крупной шишкой. Так что это - не пустые слова. Хочешь сам услышать угрозы?
- Конечно! Разве можно пропустить такой спектакль?!
- Поехали ко мне, они звонят по нескольку раз каждый день.
Олег имел однокомнатную кооперативную квартиру на Юго-Западе, купленную еще до брака с Натальей Федотовой.
Мы взяли такси и поехали к нему. Почти сразу раздался звонок. Телефон стоял на полу в пустой комнате, он присел на корточки, снял трубку и сказал :
- Алле!
Я присел рядом и услышал наглый и хамский монолог его тещи с угрозами “сбить машиной” и требованиями денег. Я махнул ему - клади трубку. Он положил и вопросительно посмотрел на меня.
- Берем такси и едем в суд подавать на развод. - сказал я.
- Убьют. - сказал Олег. - Им это ничего не стоит. Собьют машиной – ты же слышал. Я бывал с ней на приемах, где была вся верхушка и она представляла меня Андропову.
- Уписаются сбивать – сказал я. - Нас двое, значит, для начала, им понадобятся две машины. А с учетом моих друзей – машин не хватит всех нас сбивать. ГАЗ столько черных “Волг” не выпускает. Поехали.
- Мы поехали в суд, он подал заявление и стал жить у меня – выжидая пока не прояснится ситуация. И тут на Урале, очень кстати освободился (из очередной ходки на зону) мой старый тагильский товарищ Паша Смоляр. Я немедленно выписал его и в дальнейшем мы так мы втроем и передвигались: я, Олег и немного позади, Паша с куском водопроводной трубы, аккуратно завернутым в свежую газету “ПРАВДА”.
- Почему ты всегда заворачиваешь трубу только в эту газету? - как-то спросил я.
- Ну, другие - не. - по-уральски лаконично ответил Паша. - Не работают.- пояснил он
Я не стал уточнять, и это на всю жизнь осталось для меня загадкой.
Иногда, когда жена была в институте или у родителей, я оставлял Пашу присматривать за маленькой дочерью. Как-то раз, вечером, она меня порадовала:
- Папа, я знаю новую песенку!
- Спой, зайчик, - обрадовался я. - Олег, сядь. Давай послушаем. Ника нам споет.
- Дочка поборола волнение и затянула:
- И зачем ты меня, мама, родила и зачем в детский дом отдала - лучше б в море меня утопила, чем на эту вот жизнь обрекла.
- Паша? - я повернулся к невозмутимо стоящему на кухне другу детства:
- Чему ты учишь ребенка?
-Ну, это единственная детская песенка, которую я знаю. - сказал Паша, безмятежно глядя на меня своими голубыми глазами.
Leon Ber написал сегодня в 04:50 1 оценок, 36 просмотров Обсудить (5)
Глава 8
Рюриковичи и жаба
Наталья Федотова была светской дамой в высших кругах партноменклатуры. Выросшая в атмосфере интриг и сплетен, она прекрасно ориентировалась в постоянно меняющейся обстановке, умело находя новых покровителей и друзей. Она увлекалась популярным у партократов балетом и своего сына, которого воспитывала властной рукой, отдала в хореографическое училище. Наталья вовремя уловила модный тренд в среде новой буржуазии эпохи застоя – отмежеваться от рабоче-крестьянского происхождения и найти любые, пусть мифические корни, отличающие их от народа.
Как мыши, которые пляшут в амбаре, если там не пахнет котом, чиновники почувствовали себя вольготно, когда, после хрущевских заклинаний на 20 и 22 съездах партии, окончательно выветрился запах мочи Сталина, портрет которого в кабинетах недавно смотрел каждому из них в затылок.
Звенел хрусталь, лилось шампанское. Несчастные совки вынуждены были носить обувь, которую сами делали – это было страшным наказанием. Дамы, приближенные к высоким партийным бонзам, летали в Париж за трусами и помадой и открыто называли народ “быдлом” - то есть крупным рогатым скотом (польск.).
В этой ситуации, светской даме, подруге дочери генсека, быть, даже в девичестве, Шевяковой было мучительно больно. Особенно, учитывая, что в русском просторечии “шевяк” означает “помет домашнего скота, навоз”. То есть, блистающая бриллиантами в высшем обществе дама была, без всяких там эвфемизмов и недомолвок, просто мадам Говнюкова.
Если к этому добавить, что и дочерью-то она была приемной, после того, как ее отца рассстреляли, а мать отдали Шевякову, то эти муки были невыносимы. Решение было найдено простое и радикальное, как полено: нежданно-негадано оказалось, что предками слепого профессора Шевякова по прямой линии были никто иные, как приснопамятные Рюрики, собиратели Земли Русской, скандинавы, викинги, Великие Князья и цари. Теперь можно было забыть родовое проклятие отчима и уверенно смотреть на всех сверху вниз.
Узнав, что Олег подал на развод, Рюриковичи перестали звонить с угрозами и стали готовиться к суду. Похоже, что обычный гражданский процесс по распиливанию дивана, они, с помощью телефонного права, хотели превратить в судилище и позорище. Чтобы додуматься до этого, надо было иметь поистине чугунную голову. Это не прокатило бы даже у папуасов. Но за скромный подарок в несколько карат, Галя могла поднять против нас кантемировскую дивизию. Было ясно, что за бриллианты будут драться насмерть. Это и требовалось.
Но надо было честно предупредить наших партнеров, что делать это не стоит. Я предложил Олегу встретиться с мужем Гали - Юрой Чурбановым, которого он знал и вежливо попросить предупредить супругу не вмешиваться. Чурбанов работал в МВД у Щелокова и, по словам Олега, разговаривал с ним вяло и неохотно. Влиять на Галю он не мог или не хотел или и то и другое.
Если бы он знал о последствиях! Но мое дело было предупредить. Когда вы вызываете противника на дуэль, правила хорошего тона требуют бросить ему перчатку. Но вы не обязаны предупреждать о траектории ее полета, весе и размере. Это излишне. Перчатка может быть очень большой и чугунной. À la guerre comme à la guerre. Юра отсидел семь лет за невнимательность.
По своим каналам я предупредил рюриковичей, что если начнутся хамские игры со стрельбой, ядами и взрывами, за Западе выйдет книга, которая там уже лежит у трех нотариусов. В ней во всех подробностях будут описаны их танцы в амбаре, начиная прямо с дореволюционных эксов, одновременной работы на охранку и на немцев, как друг Ленина Керенский, сдал большевикам Временное Правительство, сатанизм, как религия от Маркса до Сталина, авторство на сценарий переворота Гельфанда, работа Джо на царскую охранку и уничтожение им, по заданию охранки, семи народовольцев при совместных “побегах” из Туруханской ссылки (я специально побываал в этих местах и был вкурсе дела), конфискаты камней, секретные счета и фонды, послевоенные игры с гитлеровцами на Ближнем Востоке, ограбления коллекционеров под заказ, все поставщики двора от опекавшего Распутина Симановича до устроенного Галей в Большой Театр Бориса Бурятсу и мешок мелкого компромата, которого достаточно, чтобы отправить на свалку истории любую империю. Иногда ко мне заходил Дима Сахаров, сын академика от первого брака, и я рассказывал ему о том, что происходит. Он жил на даче в Жуковке и пытался зарабатывать на жизнь, как фотограф. "Связался черт с младенцем... "- сказал он, услышав чем я занят. Учитывая мнение обо мне моих товарищей, я подумал, что под младенцем он подразумевает партию и правительство. Но, возможно, я себе льстил.
Был назначен день суда.
Не люблю диссидентов: они расскачивают лодку и мешают рубить дно.
Я договорился о встрече с Женей Моргуновым. Мы встретились в 12 часов дня на Студии, перед производственным корпусом. Я подошел, он подъехал на своем газике. Водительское стекло было опущено.
- Женя, ты хочешь стать невыездным? - вместо “здрасте” спросил я
- Очень интересное предложение. - сказал он. - Такое мне еще никто не предлагал. Что для этого надо сделать?
- У Олега Видова бракоразводный процесс. - сказал я. - Бывшая жена – подруга Гали Брежневой. Там все схвачено они его хотят размазать. Надо ему помочь.
- Олег - честный человек, всю жизнь работает. Чем я могу ему помочь?
- Через неделю в 9 утра надо приехать в суд. Опоздать на пять минут. Когда судья предложит всем сесть, надо войти, извиниться и сказать, что Никулин и Вицын выгуливают внизу пса Барбоса и сейчас поднимутся. У всех “по ту сторону экрана” на какое-то время заклинит. Этого достаточно.
- Какие проблемы. - улыбнулся Женя. - Обязательно буду. Меня все равно дальше Монголии не пускают. - он записал адрес и уехал.
Все так и произошло. Судил бывший артист цирка некто Абельдяев. С самого начала он обрушился на Олега с какими-то сюрреалистическими обвинениями: Как вы, мужчина, могли так безнравственно поступить с Жжженщиной, матерью вашего ребенка?! Как вы, артист, могли оставить ее без средств к существованию? Советский суд сумеет вас...
Открывается дверь, все поворачиваются, входит со счастливой улыбкой Моргунов , произносит текст и садится в третьем ряду, сзади новообретенной дщери Рюрика из шевяков и ее приближенных. Тишина.
Несчастный Абельдяев смотрит на Моргунова и ему кажется, что он попал в кино и сейчас прибегут Вицин с Никулиным и Барбосом...
Слышно, как в окно бьется навозная муха, пытаясь вырваться из зала суда.
- Что вы наделали? - упавшим голосом обращается Абельдяев к Моргунову. - Советский суд не будет вам прощать и позволять! Вы забрали у вдовы, матери ребенка...
- Все поворачиваются и с недоумением смотрят на Моргунова. Видову плохо, он еле сдерживается и вытирает слезы.
- Суд идет. - с неприязнью напоминает Абельдяеву какая-то дама из знати.
Народные заседатели - “простые советские люди” - перестают понимать происходящее и сидят с открытыми ртами.
- Суд удаляется на совещание. - похоронным голосом произносит Абельдяев и встает.
- Свободу Олегу Видову! - оглушительно кричит Моргунов бомонду, те, в смятении, вздрагивают.
Через несколько дней Олег получает решение суда – разумеется, все имущество, две машины, бриллианты и обстановку большой квартиры в “сталинском доме” на Котельнической, самый справедливый суд в мире присуждает Наталье. Олегу – только платить алименты на ребенка.
- Ну, и что мы выиграли? - спросил Олег. - Наталья получила все. Что дальше?
- Дальше – городской суд, рассмотрение дела прокуратурой в порядке надзора.
- С тем же эффектом.
- Несомненно. А дальше начинается самое интересное – Верховный Суд РСФСР. Дело по кассации попадает к заместителю председателя суда Сергеевой. Это – очень серьезный профессионал, человек с безупречной репутацией, на которого воздействовать чрезвычайно сложно. О том, чтобы купить, надавить или запугать не может быть и речи. По закону тебе полагается половина совместно нажитого имущества. Дело простое, как огурец – закон грубо нарушен.
Leon Ber написал сегодня в 02:03 8 оценок, 324 просмотра Обсудить (34)
Глава 9 Полет кукушки над гнездом дятлов
Я встретился с Алешей Федосеевым и мы зашли в клубный ресторан Дома Кино на Васильевской, (на четвертом этаже).
Алеша окончил МАДИ, где преподавал Николай Сергеевич Кузнецов. Он прекрасно знал английский и постоянно был углублен в заморскую книжку в мягкой обложке.
Он жил на Старом Арбате с отцом – главным теоретиком соцлагеря, академиком, профессором, автором учебников для ВУЗов и директором Института Марксизма-Ленинизма, располагавшегося в Третьем Сельскохозяйственном проезде, аккурат напротив ВГИКа. Вести хозяйство им помогала Римма – прислуга выучки времен “железного Феликса”. Алеша часто бывал у меня, но никогда не приглашал в гости и для этого, наверняка, были причины. Их могло быть множество, но меня они не интересовали.
Когда в студенческие годы мой волчий аппетит порой натыкался на запасы в духе старого папы Карло: пара луковиц и болгарский перец, Алеша приглашал меня в ресторан и великодушно подкармливал.
Я был для него веселым чичероне в волнующем мире московских катакомб, о жизни которых он имел весьма смутное представление. Первое время он стеснялся даже платить официантам и, передавая мне деньги, просил взять на себя эту неловкую процедуру, с которой никогда не сталкивался.
Самые обычные вещи казались ему экзотикой и представления о советской реальности были, как у представителя внеземной цивилизации. Наверно, в то время мы могли быть иллюстрацией к повести Марк Твена “Принц и нищий” , где я не раз был в роли нищего, что меня нисколько не смущало, так как голод не тетка, а из комплексов признавал только комплексные обеды и манию величия.
С Алешей я познакомился [приблизительно] в 1967 году, когда мама подарила мне путевку в Дом Творчества Литфонда в Дубулты (Латвия) на пару недель зимних вакаций. Побережье Балтийского моря в это время, представляло иллюстрацию к повести казахского писателя о долгой поездке зимой на серой кобыле старого Ергена к дочери Алтынай в урочище Кизяк-Шайтан. Если такой повести не существует, ее обязательно нужно написать.
В почти пустом Доме Творчества оказалась компания московской “золотой” молодежи, столичных студентов. Среди них Алеша Полевой – студент-медик, сын главного редактора журнала “Юность” Бориса Полевого, симпатичная наивная Наташа Вергелис – дочь главного редактора еврейского журнала на идиш “Советише Геймланд” (“Советская Родина”), Арона Вергелиса, Зеленский – сын одного из советских критиков и первокурсник МАДИ Алеша Федосеев. Мне тихо сказали, что он недавно остался сиротой - умерла мать. Вид у него был потерянный и несчастный. Я всегда лояльно относился к сокамерникам на этой планете и, проникшись к нему сочувствием и симпатией, уезжая дал свой телефон и предложил встретиться в Москве.
Я думал его немного встряхнуть, что сейчас, допивая жизнь на краю могилы, понимаю, для нормального человека, было чем-то сродни катанию на американских горках в славянских шкафах или затяжным прыжкам с рюкзаками набитыми водкой вместо парашютов. До института я подрабатывал в колхозах объезжая ненормальных лошадей, которые уже отправили в могилу одного-двух пейзан, ходил по городу с огромной и вечно голодной азиатской овчаркой Беком, которая внимательно смотрела на встречных кровавыми глазами вампира и иногда на меня бросалась, носил под пиджаком трофейный немецкий кинжал со свастикой на рукоятке, дрался на дуэлях за честь публичных женщин и пил как лошадь, полагая, что лучше я переживу свою печень, чем она меня. В городе я давно был местной достопримечательностью и все сирые и убогие обращались ко мне за помощью, зная, что я отдам последний грош и способен броситься в драку не задумываясь и даже неясно представляя с кем и из-за чего. Родители удивлялись каждому дню, к концу которого я оставался жив и были уверены, что у меня что-то с головой. Когда меня очередной раз арестовывали, милиционеры впадали в ступор, обнаружив, что меня вызволяют знаменитые адвокаты, а однажды я разогнал целое отделение приехав к ним на необъезженной лошади, чтобы предъявить справку, что это - лошадь.
За всю историю Н-Тагильской колонии с особым режимом я был единственным, кто вернулся туда без конвоя, после того, как меня торжественно выпустили и попросился "пожить" там еще год. Когда недавно мне сказали, что моя 4-летняя дочь рыча бросилась на мать, я сказал насмерть перепуганной девушке, что все в порядке, несомненно это мой ребенок, но надо быть осторожней, выпуская ее гулять [без намордника].
Через какое-то время Алеша появился и мы стали товарищами на долгие годы. Я показывал ему веселую изнанку богемной жизни времен оттепели, развлекал в минуты грусти, знакомил с симпатичными девушками, которых ловил на лету, как датский дог муху, и безуспешно пытался научить его пить спирт вместо минералки. Постепенно он оттаял, но, к сожалению, так и не научился использовать в общении мат, которым, я думаю, в совершенстве владел его отец, крестьянский сын. Алеша был среднего роста, ладно сложен с большими выразительными карими глазами и пушистыми ресницами. Он был прекрасно воспитан, скромен и неизменно вежлив.
Когда я окончил институт и начал зарабатывать, я, по возможности, старался во время наших походов тактично компенсировать Алеше прежние затраты.
Заказав обед, я сказал ему, что постоянно сталкиваюсь с уродствами системы и наша реальность похожа на социализм не более, чем вокзальная шалава на институтку. Кругом мафиозные разборки, КГБ не ловит мышей, а ловит тех, кто осмеливается открыть рот. Я попросил Алешу поговорить с отцом и спросить у него мнение о ситуации а стране. Алеша, после МАДИ, работал в “Автоэкспорте”.
С меланхоличной британской иронией он рассказал за обедом о неожиданных успехах продаж “Жигулей” на Западе: во Франции женщины брали нарасхват эту машину, чтобы невзначай сказать, что недорого купили русского “жиголо” (мужчина-проститутка или содержанец), а по-фински это вообще оказалось непечатным названием женских половых органов и медлительные финны вдруг стали брать их, как горячие пончики, ради удовольствия небрежно бросить в баре, что приехал на советской ...[или просто в ....].
Такая бешеная популярность за рубежом этой консервной банки сначала очень обрадовала чиновников, но когда сотрудники внешней разведки, на основании полученных агентурных данных, стали слать в Центр трагические шифровки о случившемся конфузе, в кабинетах началась паника и машину срочно окрестили “Ладой” , убив в зародыше гениальный маркетинговый ход.
Через несколько дней позвонил Алеша и мы встретились. Как настоящий джентльмен, он не забыл о моей просьбе и передал короткий ответ главного советского теоретика коммунизма.
Сохранив прелестную деревенскую лексику и крестьянскую образность речи, академик охарактеризовал ситуацию в СССР и “странах социалистического содружества” с точки зрения политического Ареопага КПСС коротко и ясно:
“Мы сидим на телеге, телега едет под гору. Главное - чтобы лошади не узнали, что упали вожжи.”
Но лошади, как раз, это знали и, в моем лице, вежливо поинтересовались мнением едущих в телеге с затянувшегося банкета, так как хотели дать им шанс, прежде, чем разнести эту телегу вдребезги и вывалить всю шайку в овраг.
Обнаглевшие от безнаказанности партократы не могли себе представить, что после стольких лет террора кто-то посмеет разговаривать с ними внутри страны с позиций силы. Конкуренты, оппоненты и, даже, их семьи были уничтожены, еще в начале переворота. Даже религиозные общины. Даже приехавшие “строить” наивные энтузиасты, даже товарищи - однопартийцы и лидеры “братских партий”.
Много тайн хранят “спецархивы”. Все допросы с пристрастием бывших профессиональных революционеров, соратников Ленина, высшего комсостава РКК шли под запись. Скрытые микрофоны фиксировали каждый хрип, каждый всхлип. Запись велась по системе Шорина, оптическим методом, на кинопленку. В подземных хранилищах на бесконечных стеллажах с тех давних пор хранятся бесчисленные километры стонов и криков на бессчетных боббинах.
Мне рассказала об этих хранилищах всю жизнь проработавшая в одном из них родственница друга. Она, “рядовой боец партии”, выполняла важную работу. Все было в образцовом порядке. Вдоль километровых стеллажей ходили вагонетки, На столе у входа лежали журналы с каталогами. Это было тайной, которую ей доверила партия.
Я тоже выполнял важную работу. Это тоже было тайной. Я был одним из тех, кто должен был рассказать правду о Советах. На Западе это слово стало символом произвола и насилия, как “наци” или “погром”. Никто не озаботился перевести с русского и объяснить, что “совьет” это не “большевик”, а орган выборной власти, которая в основе любого современного устройства любого западного государства. Только в английском это называется унаследованным от римлян словом “консул”, (“сенат”, “муниципалитет”, “комунна”) и никакого отношения ни к какой политической партии не имеет. Это - гражданская власть. Я должен был остаться в живых и рассказать правду. Все в мельчайших подробностях, чтобы сограждане поняли, что все было ложью, что система, в которую опустили страну, не имела ничего общего с политической или экономической моделью общественного устройства, а имела общее только с криминальной. И как только люди это поймут, морок исчезнет и они поймут все причины и мотивы того, что происходило с ними, с их близкими, почему война и почему бандитский беспредел, почему преступники больших калибров неподсудны, а человека невиновного отправляют на нары, почему древнее греческое слово “демократ” превратили в ругательство, что случилось с советской властью, что происходит сейчас и к чему опять приведут страну бандиты с их играми при ставках, когда на сукно бросают даже не миллиарды, а страны.
Компартия, последовательно захватывая Советы и уничтожая гражданскую власть, оказалась не в состоянии руководить страной без террора.
В нормальных странах это называется банкротство. И начинается процедура описи и ликвидации имущества для выплаты долга кредиторам.
В СССР кредитором был многострадальный и умело оболваненный пропагандой “советский народ”. Простаков презирают и вот воры уже называют их быдлом, совками. Бесконечные кредиты доверия, которые неграмотные крестьяне и полуграмотные рабочие десятки лет выдавали наобещавшим с три короба большевикам, не смогли быть оплачены “мировой революцией” и “светлым будущим”. И никто не собирался их возвращать.
Банкроты предпочли имитировать “как бэ ликвидацию” и, раскидав страну на сатрапии, побежали, распихивая по всем углам планеты наворованное и выдав одураченному населению пустые векселя – ваучеры. Счет был слишком велик, чтобы по нему платить – жаба душила. Потом повторили тот же трюк но уже совсем в других масштабах, с учетом недоработок – дефолт 1998 года. Концом СССР стала передача Ельциным всего, что по закону принадлежит государству, кучке ликвидаторов из партийной элиты и назначенным ею “олигархам”. Это было невиданное по масштабам и продолжительности ограбление государства и “свето-шумовые гранаты” бессмысленных погромов и войн в бывших “братских республиках” СССР были нужны, чтобы отвлечь внимание от расчленения страны для очередной масштабной экспроприации. На хозяйстве оставили смотрящего за территорией, ресурсами и общаком. Первым декретом он освободил от уголовной ответственности президента, расстрелявшего Верховный Совет.
В “новой Росии” Алеша стал брокером на одной из первых бирж и, надеюсь, зарабатывает на хлеб. В начале 90-х я позвонил к нему в Москву и, в ходе разговора, выразил озабоченность бедственным положением стариков.
Это – отработанный материал. - спокойно сказал он. - Балласт. Они должны умереть.
В этом приговоре была какая-то патрицианская невозмутимость, непонятная мне. Я сам не из плебеев, но самодовольно-беспощадные римские формулы: “падающего – толкни” и “пусть неудачник плачет” мне отвратительны.
Не обольщайтесь “третьим Римом”, как обольстились немцы “третьим рейхом” - подумал я. Из вас будут мостить дороги для триумфальных колесниц новых авантюристов.
Правосудие – основа жизни любого государства, это общественный договор более важный, чем Конституция. Неправосудное государство нежизнеспособно, как нежизнеспособно тело с отключенными функциями центральной нервной системы.
Смысл бракоразводного процесса Олега для меня был в том, что на этом примере, где речи не было о политической составляющей, можно было показать, что люди, обуреваемые жадностью и обличенные властью, идут на криминал именем государства и вершат вопиюще неправосудные дела. Что страна коррумпирована сверху донизу и у кормила власти нашей страны пляшет потерявшая не только стыд и совесть, но и разум шайка пошляков. Пройдя с помощью этого нехитрого теста снизу доверху всю правовую систему огромного государства, я решил сделать результаты известными для тех, кто охранял систему.
Следить за правильным функционированием государственного организма и охранять его от опасных инфекций должны органы государственной безопасности. Не просто физически охранять тех, кто находится на вершине пирамиды, а защищать народ от любой опасности, в том числе и от захвата власти ОПС и от взбесившихся от вседозволенности слуг народа. Тяжкое бремя...
Что делаем дальше? - спросил Олег, когда мы побывали на приеме у Сергеевой и увидели, что она потеряла дар речи от “законотворчества” низших инстанций.
Поехали на Лубянку.
Зачем?
Это сфера их компетенции – пусть работают.
Мы взяли машину и отправились к многострадальным чекистам, которым, как я понимаю, все эти опасные игры где-то очень наверху смертельно надоели.
В КГБ был детский праздник – завезли бельгийские женские дубленки. Офицеры, сделав стойку, как пойнтер на утку, наметанным взглядом выявляли сослуживцев ростом и комплекцией походивших на жену и сосредоточенно примеряли на них шубы.
Может скомкать газеты и подложить на грудь? - дружелюбно предложил я, полирнув эту картинку, как шампанское полируют пивом идиоты.
Солдат с АК74 у двери покраснел, прослезился и хрюкнул. Видов с отчаянием и ненавистью посмотрел на меня. Товарищи в дубленках напряглись. Я потом сообразил, что они меня чуть не убили.
(Продолжение следует)
Правосудие – основа жизни любого государства, это общественный договор более важный, чем Конституция. Неправосудное государство нежизнеспособно, как нежизнеспособно тело с отключенными функциями центральной нервной системыя,
Leon Ber написал сегодня в 23:13 1 оценок, 12 просмотров Обсудить (0)
Глава 10 Договор
Итак, мы в приемной КГБ по Москве и Московской области. В коридоре на стульях лежат плоские коробки с бельгийскими женскими дубленками, оживленная толкучка среди парней в штатском, кому достались они по распределению, нас приглашают в комнату переговоров за знакомой, обитой коричневым дерматином дверью, с нами входят два молодых человека среднего роста в сереньких москвошвеевских костюмах, в тишине я произношу пламенный монолог на тему “Все прогнило в датском королевстве” и рассказываю о разводе Олега, когда ему угрожали “сбить машиной”, как из-за шмоток и тачек Абельдяевым по звонку “сверху” был грубо нарушен закон и, в результате, обобрали хорошего человека. Олег вежливо спрашивает офицеров можно ли выйти и отпустить такси, я от их имени информирую его, что он – пока - свободен и может идти куда хочет продолжаю гневно обличать партийную верхушку государства, погрязшую в коррупции, бриллиантах и интригах.
Ребята вежливо выслушивают меня, не прерывая, чтобы, как я понимаю, не испортить фонограмму ( я не сомневался, что в приемной ведется запись, тем более, что они не имели при себе блокнотов и ручек).
Олег возвращается как раз к тому времени, когда один из них, с трудом подавив зевок, спрашивает чего мы собственно хотим от их Конторы (это название КГБ я ввел в оборот, о чем будет в дальнейшем) на что я отвечаю, что ничего, кроме рапорта по команде от них не жду – пусть высокое начальство само решает. Мое дело только проинформировать – вся политическая верхушка страны, в том числе Семья “нашего дорогого Леонида Ильича” прогнили и с Политбюро во главе, ведет себя, как враг на оккупированной территории. Я произношу финальную (ключевую) фразу:
Передайте вашему руководству, что сначала вас используют против нас, а потом обвинят в искажении линии партии, перегибах и мы все опять встретимся на нарах или нас вместе закопают. Надо помнить историю. Они это делают под трафарет без фантазий, по одним и тем же рецептам. Перечислить сколько министров ЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ расстреляли? В спинку кресла вашего министра вмонтирован пистолет. Это место смертника. Так что, или вы с нами против них или нас ждет общая судьба.
Я думаю, с 1917 года так с ними никто не говорил и с такими предложениями не обращался.
Но я без суда и следствия, авансом, отсидел 4 года в особом режиме и хорошо помнил, как в 1952 году на моих глазах арестовали и увели отца. И у меня на руках были козыри – неопровержимые факты круговой коррупции и расправы с неугодными. Я не нарушал законы и влетел в конфликт с ними после выступления на комсомольском собрании на Студии. Уже начали убивать моих товарищей. Это был беспредел и я объявил организаторов этого беспредела гадами.
Есть еще момент, который может в какой-то степени объяснить почему я имел внутреннюю уверенность в правоте своих действий.
Я это никогда ни с кем не обсуждал, но я принадлежу к касте жрецов Всевышнего Господа Бога Израиля и, к тому времени, уже имел очень высокую степень посвящения. Я был и остаюсь глубоко верующим человеком и знаю, что все Руке Божьей и Бог хранит смелых и честных людей. Я фаталист: чему быть – того не миновать. Семь бед – один ответ. И, еще, я понимал, что кроме меня никто ничего не скажет и не сделает. При этом я не говорил ничего, что не подтверждалось бы убойными фактами. И то, что я пишу сейчас – только правда, только факты, совесть моя чиста – я ничего для себя не хотел, ничем не воспользовался и никого не обманул.
Мама сказала мне, что какие-то высокие чины КГБ сказали ей: увози сына, а то убьем или посадим.
Уже покинув СССР, я узнал от нее, что она была на связи с какими-то людьми отттуда и выполняла их поручения за границей, куда часто выезжала для встречи с родственниками ( Во Францию и Италию).
Я ей не судья, пусть земля будет ей пухом. Она была очень запугана и как-то, незадолго до кончины, призналась мне:
Я там была сумасшедшей. Мы все были страшно запуганы. Я только здесь (в Канаде) начала приходить в себя.
Мама попала в СССР из буржуазной республики (Латвии) во время войны. Латвия “тоже попала в СССР” и для человека из свободной страны, привыкшего никого не бояться, говорить и делать то, что считает нужным, а не то за что накормят и не рассстреляют, жизнь в стране вечнозеленых помидоров представлялась непрекращающимся кошмаром.
После вторичной оккупации Латвии советскими войсками в конце войны, родной брат мамы, Семочка, был отправлен на “трудовой фронт” и в Сибири с иронией что-то сказал про Сталина, искренне не понимая как можно ползать перед кем-то и обожествлять живого человека, хоть дважды “генерального секретаря”. Через три дня его расстреляли.
Надо сказать, что визги шевяковских теток с угрозами “сбить машиной” тоже прилично меня разозлили и добавили к уже сложившейся картине последний штрих.
Все, кто занимал определенное положение в кинопроизводстве, знали скромных и дружелюбных людей - кураторов ВГИКа, киностудий, Госкино СССР, Совэкспортфильма, Совинфильма (и т.п.) от КГБ
Руководил Совинфильмом Саша Суриков, сын генерала КГБ, как мне сказали. Это была скромная контора в старом особняке, в тихом переулке в центре столицы. Заместителем Сурикова был Саша Прохоров, очередные погоны которого дружно обмывал весь коллектив.
Я снимал фильмы по заказу этой организации и часто там бывал и знал всех ребят. Среди сотрудниц была жена то ли сына Суслова то ли его племянника и ни для кого не было секретом, что все работники Совинфильма, работавшие с иностранцами, были “сотрудники” того же вездесущего КГБ. Это были славные, образованные и вполне нормальные ребята.
Куратором Госкино от КГБ был ВП - Владимир Павлович Скоморохов – милый, интеллигентный человек. Думаю, в чине полковника. Мы с ним были знакомы, иногда вместе обедали. Эти люди прекрасно понимали что происходит в стране, но молчали, как молчала вся страна. Орали только идиоты: одни кричали: слава КПСС!, другие проклинали первых и сживали их со свету.
Кортеж Брежнева сбил на калининском проспекте какого-то студента, на глазах сотен людей его подобрала следовавшая за кортежем грузовая машина с надписью “Продукты”, двое из ларца бысто забросили труп в кузов и уехали, не заметив у обочины “дипломат” - дешевый черный пластиковый кейс. Я не видел. Но симптоматично, что вся Москва обсуждала эту историю.
Когда советские войска влезли в Афганистан, я понял, что это катастрофа. Дело не только в том, что Афганистан никакого отношения к СССР не имел и был независимой страной, против которой была совершена агрессия. Всю свою многовековую историю она упорно сопротивлялась агрессии и никогда не была захвачена. Два тяжелых похода совершил Александр Македонский, был полностью перебит британский 19-ый экспедиционный корпус от которого остался только полковой врач и знаменитые винтовки “спрингфилд”, с которыми Хэмингуэй охотился на слонов. После нападения “шурави” афганцы с трофейными ружьями прятались в горах рядом с аэродромами, ждали когда вертолет взлетит и пуля для слона, попавшая в автомат перекоса, приводила к тому, что тяжелая машина камнем падала в ущелье.
Я снимал на “Мосфильме” (по заказу Совинфильма) музыкальный фильм “Русская балалайка” для Манфреда Дурниока – очаровательного хозяина берлинской студии, делавшей продукцию для ЦДФ – канала телевидения ФРГ. Мы с Олегом Видовым поехали на Соловецкие осторова на Белом море на съемки. Мы старались держаться вместе, понимая, что ничего хорошего ждать не приходится. На Соловках в день нашего приезда был траур – касатка утащила по одному, с бакенов, трех мужиков, которые там сидели с удочками. Пока граждане услышали крики и столкнули тяжелую лодку, все было кончено. Я снимал панораму покрытого прекрасной осенней листвой острова, забравшись на самую высоукую точку – на купол заброшенной колокольни, крытый резными деревянными плашками. Олег, высунув руку в маленькое окошко, держал меня сзади за брючный ремень. Неожиданно, почерневшая деревяшка из которых была сделана крыша, оторвалась у меня под ногой и я чуть не загремел с камерой в руках и щелочным аккумулятором за спиной с этой колокольни и в полете даже не чирикнул, но Олег быстро втащил меня обратно в окно.
Нам провели экскурсию по монастырю и показали кельи с метровыми стенами, куда большевики набивали привезенных на остров мужчин и женщин. Набивали так, что люди могли только стоять. Раз в неделю, по средам, открывали кованые двери и вытаскивали трупы. Еще были живы местные жители из обслуги, свидетели этих зверств и неторопливо и без эмоций это рассказывали. Добро пожаловать в СЛОН – соловецкий лагерь особого назначения. Преступники. Садисты.
В день нападения на Афганистан, я предупредил руководство Студии, что в знак протеста против этой войны, прекращаю работу и закрываю собственный фильм по собственному сценарию.
Через 15 минут об этом знали в отделе культуры ЦК КПСС, где тогда сидели Камшалов и Черноуцан и откуда нам прислали Ермаша – нашего министра. Через 20 минут меня вызвали к зам. Генерального директора Студии - очаровательному Олегу Агафонову, с которым мы были дружны. Я зашел в его кабинет и на его вопрос “зачем я это сделал?” я сказал, что старые маразматики втащили страну в очередную преступную авантюру и теперь там будут погибать вчерашние советские школьники и нищие афганские крестьяне.
Олег по-дружески попросил меня закончить фильм – это была плановая единица и, в случае несдачи, 5 000 человек лишались годовой премии. Совинфильму тоже светила большая неустойка продюсеру из Германии, который терял контракт с ЦДФ.
Подводить этих людей я не хотел. Я согласился остаться на картине оператором, при условии, если режиссером назначат Андрея Разумоваского, женатого на моей сокурснице, актрисе, Наде Репиной.
За день до этого я встретил на Студии Андрея и он мне пожаловался, что давно нет работы, нечем кормить семью. Во ВГИКе он учился на параллельном курсе и мы хорошо знали друг друга. Его отец был заместителем директора то ли на ЦСДФ то ли на Центрнаучфильме (“Научпопе”), точно не помню. Агафонов попробовал отговорить меня от привлечения Андрея, что-то имея ввиду и явно недоговаривая, но я настоял на своем. Его в тот же день вызвали и мы начали работать вместе. Вскоре я почувствовал, что у нас есть значительные разногласия и предложил разделить фильм на части и каждому работать самостоятельно. Он согласился. Через какое-то время я принес ему смонтированные эпизоды, в том числе снятые на Соловках. Он показал свой материал. Мы снимали на дорогой французской пленке, которая была буквально на вес золота. То, что показал мне Андрей было, по моему мнению, очень далеко от того, что хотел получить Манфред (продюсер), который мне изначально все объяснил и с которым мы договорились о деталях. Андрей с ним не встречался.
Фильм был запущен в объединении у Данелии, директором объединения был Карен Агаджанов. Я решил зайти к нему и посоветоваться – что делать? Все однозначно шло к скандалу. Агаджанов предложил мне встретиться на следующий день у него с Андреем и моим редактором Володей Свиридовым – хорошим открытым, веселым парнем, русаком кавказсского розлива. На следующий день в кабинете директора объединения меня ждал сюрприз. Агаджанов, в присутствии Свиридова и Разумовского, обвинил меня в том, что я за спиной товарища плету против него интриги и хочу его убрать с картины. Я повторил, что речь идет о творческих проблемах и предложил отсмотреть материал на худсовете. Агаджанов вдруг стал говорить, что не даст в обиду сына своего друга, что на меня быстро найдется “аркан”, что он недавно был в Италии ( на съемках фильма “Приключения итальянцев в России”) и подружился там с мафиозо и скоро от меня следа не останется. Я посмотрел на Свиридова, чтобы убедиться, что это не сон и он тоже это слышит. Володя был несколько растерян – такой фонтан он не ожидал.
Мы вышли. Я старался не смотреть на Андрея. По нашим ВГИКовским представлениям о поведении, это было сильным перебором.
Этот бред, тем не менее, надо было воспринимать серьезно. Я выяснил, что Агаджанов, Разумовский-старший и Олег Агафонов составили компанию картежников, по ночам до утра “пишут пули”, раздевая специально приезжающих с Кавказа богатых цеховиков, которых доставлял Агаджанов. Казино.
Не знаю как там с итальянской мафией, которой тогда были всерьез увлечены чиновники от кино, но получить нож в спину от какого-нибудь горного орла, приехавшего специально из глухого селения по наводке любителя оргпреступности, было вполне реально.
Мне пришлось звонить в Питер Миле.
Миля был моим двоюродным братом, сыном дяди Яши, брата отца. Из Одессы он молодым парнем уехал в Питер, чтобы стать человеком. Он был крепкого сложения, высокого роста и война застала его увлеченно занимавшимся боксом. В семье говорили, что Миля (Эмиль) до войны был чемпионом Ленинграда по боксу в тяжелом весе. Как и его отец, он всю войну был на фронте, много раз был ранен и обе стороны его пиджака были сверху донизу в орденах и медалях. В первые дни войны его мобилизовали в балтфлот. На знакомстве с новобранцами командир корабля перед строем зачитывал фамилии. Моряки делали шаг вперед, прикладывали руку к бескозырке, отвечали: Есть! и возвращались в строй Когда очередь дошла до Мили, он тоже вышел вперед, сказал есть! и вернулся в строй, но командир увидел какую-то пометку в журнале и задал дополнительный вопрос: жид?
Миля спокойно вышел из строя, подошел к нему и, повернувшись к морякам сказал:
- Такой командир нам не нужен.
Взял его за шиворот и за штаны, поднял, подошел к борту и в абсолютной тишине выбросил его за борт. Вахтенный заорал: !человек за бортом!” Бросили спасательный круг, спустили шлюпку и вернули на боевой корабль мокрого командира. Был дикий скандал, трибунал, Милю чуть не расстреляли, но отправили в штрафбат и дальнейшее мне неизвестно, помню, он рассказывал, что какое-то время был среди боевых плавцов, охранявших корабли от немецких минеров-диверсантов и под водой разыгрывались рукопашные бои. Он говорил, что в музее обороны Ленинграда есть немецкая ракета и при ней табличка с его именем, упоминающая, что эту ракету он захватил во время рейда в тыл противника. Он рассказывал, что ему приказали найти и доставить эту ракету любой ценой. “Я взял трех крепких ребят, ночью мы подползли, я дал по голове немцу, ребята присобачили мне на спину эту железяку и мы побежали.” - рассказал он о подвиге.
После войны он жил так, как считал нужным и периодически садился в тюрьму - было больше пяти ходок. Он пользовался большим уважением среди матерых уголовников и даже опера МВД, дружелюбно относились к нему, как к фронтовику. Обвняли его за “организации незаконных предприятий”. Один эпизод даже вошел в классику – когда ОБСС закрывал очередную нелегальную фабрику, выяснилось, что там была партийная организация, профсоюз и даже особый отдел. Он объяснял свои действия тем, что из-за войны остался без образования и получить хорошую работу не может, но у него есть семья и дети, а, главное, в Одессе, отец - инвалид, которому платят грошовую пенсию. “Я не могу позволить, чтобы мой отец-фронтовик нуждался”- говорил брат. Если для этого надо идти в тюрьму, пусть будет тюрьма.
Дай мне домашний телефон Агаджанова. Больше ничего не надо. – сказал Миля. Я открыл справочник Союза Кинематографистов и продиктовал ему телефон.
Не знаю как там обстояли дела с итальянской мафией, но мое обращение к брату буквально на другой день произвело на Агаджанова волшебное впечатление. Он пригласил меня и был сама любезность, пояснив, что вчера просто пошутил. Потом, как бы случайно, он спросил: а откуда вы знаете всех этих людей?
Друзья детства. - наобум сказал я. - Вместе ходили в детский сад при крематории. В Палермо.
Я увидел, как глаза его округлились и рот стал похож на куриную гузку.
Каким-то образом о нашем с Видовым походе в КГБ стало известно рюриковичам - Наталья сказала Олегу, что симпатизировавшего нам Скоморохова убрали. Его перевели в АПН. - Мне лучше, я ничего не потерял. Здесь намного спокойней. - печально сказал при случайной встрече ВП.
Я написал Андропову о творящихся на Студии безобразиях. Слово “мафия” уже вошло в обыденный лексикон и никого не смущало. Мне было непонятно что находили привлекательного эти люди в криминале. Почти никто из них не представлял себе как это бывает в реальности. На самом деле никакой романтики и ничего хорошего в этом нет. Дно есть дно. Фразу “мочить в сортире” - по словам Бадри Патаркацишвили, придумал для своего протеже Березовский - для создания привлекательного для народа “социально близкого” образа. Через несколько дней, после этого заявления, он “умер” после визита Березовского - скорее всего был убит. О увлечении Березовского криминальной темой и игрой в мафиози с отвращением написал в своих воспоминаниях Сорос. “Владимирский централ! Ветер северный... “ пел Михаил Круг, никогда сам не топтавший зону. Пел-пел и словно притянул к себе сюжеты и персонажей своих песен. Все это пошло и противно само по себе, но смертельно опасно, когда очарование преступлениями овладевает “лидерами”, “вождями” и прочими “вершителями судеб”. Криминализация общественного сознания – самое страшное наследство, которое оставили стране большевики.
Через какое-то время со мной на связь вышел знакомый мне офицер, курировавший одну из киноорганизаций. Приятный в общении и серьезный молодой парень предупредил, что встречаться можно только на улице и соблюдать предельную осторожность. Основное место – Пушкинская площадь, у памятника Александру Сергеевичу. Договорились об условных словах – коде вызова.
На первой же встрече он сказал: мне поручено вам передать, что мы можем действовать только на основании бесспорных фактов, имеющих серьезную доказательную базу. Вы вращаетесь в кругах, куда доступа у нас нет. Нужен серьезный компромат.
Будет. - сказал я.
Поговорите с Александровым. - сказал он. - Есть одно дело.
Михаил Владимирович Александров был зампредседателя Госкино СССР
Бестиарий “ГОСКИНО СССР” находился в Большом Гнездяковском переулке. Чиновников отличали утонченный садизм, цинизм и ненависть к “творцам”. Небольшая зарплата компенсировалась причастностью к власти и возможностью безнаказанно издеваться над людьми, прикрываясь некими, якобы высшими, “государственными соображениями”, скрытыми от простых смертных. Директором этого цирка нравственных лилипутов был неизменно краснорожий Филипп Ермаш – председатель госкомитета в ранге министра. Он был туда ниспослан из ЦК. В его приемной распоряжался безликий и сдержанный сын Черненко, придавая атмосфере этого зоопарка тень сопричастности к высшим сферам государственной власти.
По коридорам с безумным видом блуждал покрытый от ужаса коростой псориаза мой институтский приятель киновед Дима Шацилло, к несчастью попавший туда по распределению. Этот ужас умело поддерживал, для смеха организовавший травлю, главный редактор Евгений Котов с группой подхалимов, которые почти каждый день, сочиненными в часы безделья подробностями, пугали Диму какими-то непоправимыми упущениями в работе, в результате чего его скоро арестуют – якобы КГБ ведет его в разработку, как антисоветчика, вредителя и саботажника. Я пытался его успокоить, но он уже был почти невменяем.
В приемной заместителей Ермаша сидели две секретарши – слева перед дверью в кабинет Павленка, мрачного типа, старавшегося произвести впечатление чиновника высокого ранга времен Сталина, справа – Михаила Александрова.
Мне говорили, что Павленка выгнал из Белоруссии генсек республики Машеров, после чего его с удовольствием приняли в Москве. Машерова эта шайка ненавидела - не могли простить независимость, здравомыслие, вполне успешное ведение хозяйства, но – главное – за то, что Звезду Героя он получил на поле боя.
Говорили, что Павленок “берет, как слепая лошадь: не глядя”. И деньги уже не берет – только камни, причем научился разбираться в них, как ювелир. Дань кладет на черную бархатную тряпицу, которую достает из ящика стола, вставляет в глаз лупу и под светом настольной лампы придирчиво сортирует пинцетом, с раздражением возвращая мелочь, бриллианты не чистой воды, со сколами или плохой огранкой. Среди моих источников сплетничать и врать было не принято.
При всей фантасмагоричности происходящего, мы понимали, что дело плохо. После убийства Машерова, ситуация стала явно хуже. Племянник Машерова – театральный режиссер Валя Врагов – был в числе моих знакомых. Он рассказал детали убийства. В ГИТИСе Валя учился со Светой Гюрджан, дочерью сталинского министра НКВД Армении, бежавшего после смерти Джо от мести соплеменников в Москву . Они жили в старом доме в переулке у улицы Архипова, занимая пару комнат в коммунальной квартре. Я был знаком со Светой давно, еще когда ей было 17 лет и она училась в ТЮЗе у Павла Хомского, блистая после первого курса в спектакле “Ромео и Джульетта”. Потом она, не без моего совета, оказалась на режиссерском в ГИТИСе и, в студенческие годы, вышла замуж за Валю, Сейчас она - режиссер московского театра “Модерн”. Полвека назад, бывая у Светы, я иногда встречался взглядом с экс-министром; Он целыми днями безмолвно и неподвижно сидел в углу, внимательно глядя на присутствующих тлеющими, как уголья глазами.
Прощай, Советский Союз! Твоим главным несчастьем и причиной твоего исчезновения стало то, что захватившие русскую империю уголовники ненавидели и уничтожали Власть Советов - единственного лигитимного и серьезного конкурента. И годами нагло бравировали тем, что захватили Временное Правительство, разогнали Учредительное собрание и физически уничтожили все политические партии.
Раздалса звонок – звонил Олег Видов:
- Нас пригласил на обед Миша Александров. В воскресенье, у него дома.
- Хорошо.
В воскресение, к назначенному часу мы были у Михаила Владимировича.
Его жена приготовила вкусный обед, особенно мне запомнилась мастерски поджаренная картошка.
Разговор был светский – ни о чем. Я держался сдержанно и почтительно, так как впервые был в его доме, хотел продемонстрировать, что умею не сокращать дистанцию и, тому же, он был старше меня.
Мы поели и – по невербальным сигналам хозяина дома, поняли, что пора уходить. Когда мы уже прощались в прихожей, он, мимоходом, сказал мне:
- Зайди ко мне завтра на работу после обеда.
Я кивнул:
Хорошо
Стало ясно, что предстоит что-то серьезное.
После полудня я подошел в ГОСКИНО и сказал его секретарше, что Михаил Владимирович назначил мне встречу. Она по селектору назвала ему мое имя, кивнула и сказала, что он ждет.
Я вошел, плотно прикрыл дверь и подошел к столу, за которым он сидел. Миша (как мы с Олегом его называли) безмятежно улыбнулся, спросил “как дела?” и сразу перешел к делу:
У тебя камера есть?
Да, конечно.
Пленка?
Пара коробок цветного негатива в холодильнике.
Хочешь заработать?
Что надо делать?
У дочери директора Елисеевского магазина через неделю свадьба. Надо снять. Он хорошо заплатит.
Увидев, что я не в восторге от этого предложения, он сказал:
Это уникальный, в своем роде, случай. Будет весь бомонд : - глаза его хитро блеснули - Банкет в ресторане “Прага” на Арбате, на втором этаже. Генералы МВД и КГБ, которые у него на подкормке, должна быть Галя, какие-то космонавты – словом вся мафия и их окружение. Это единственная возможность чохом всех запечатлеть. Просьба Андропова. Своего человека они, понятное дело, послать не могут - те моментально вычислят. А на тебя – известного всем ... ммм .... - он замялся, подыскивая цензурное определение, – ... Ну ты меня понимаешь... никто не подумает. Соколов дарит Брежневу дорогие иномарки, каждую неделю членам его семьи по четырем адресам присылает пакеты со снедью. Он - бывший таксист, две судимости. Охранять их будет девятка (девятое управление КГБ). Ни одному человеку не должно быть известно для чего снимается это кино. Тут, без шуток, смерть.
Согласен?
Да.
Не боишься?
Нет.
Соколов должен знать одно - это от меня, подарок на свадьбу дочке. Сейчас я ему позвоню;
Он поставил телефон на громкую связь и я услышал как он договаривается с Соколовым и называет фамилию “парня с “Мосфильма”, чтобы пропустила охрана. Это была расслабленная, ленивая беседа двух вельмож. Соколов хорошо знал эту манеру и умело попадал в тон.
Повесив трубку, Александров какое-то время молча смотрел мне в глаза. Мы поняли друг друга без слов. Взгляд его был спокоен и печален. Хороший русский мужик. - подумал я - Нормальный человек.
В назначенный день и час я был в ресторане. Уже на подходе стало ясно, что там происходит что-то особенное. Умелые парни в штатском отсекали “простых советских людей” и пропускали гостей по спискам. Я назвал себя, они проверили и пропустили. На мне была трофейная немецкая 35 миллиметровая камера “Аррифлекс” с 10 кратным французским трансфокатором “Анженье,” 300 метровой кассетой и американским светом “Санган”. На поясе патронташ - аккумулятор, еще один ящик с серебряным аккумулятором за спиной. Я выглядел как человек – оркестр из фильма Жана Виго “Аталанта”
Гостям был предложен фуршет с шампанским в холле, я включил на камере свет и некоторые стали отворачивать откормленные морды, которые, несмотря на штатские костюмы, явно принадлежали нештатским людям.
Так! - голосом массовика – затейника громко сказал я, – Теперь все смотрим сюда, не отворачиваемся, а то молодые подумают что кто-то стесняется быть у них на свадьбе.
Морды, с ненавистью посмотрев на меня, стали поворачиваться. Далее все на автомате: от общего плана наезд до портретов, уточнение фокуса, чуть приоткрыть дыру на полдиафрагмы, как учил профессор Головня, и медленная горизонтальная панорама, чтобы никто из гостей банкета не был забыт для Истории.
За день до этого, в метро, сухонькая старушка в белом платочке, извиняющимся тоном, явно стесняясь, попросила меня подать сколько могу.
Маленькая пенсия, сынок, - с обезоруживающей, виноватой улыбкой сказала она. - Еле свожу концы с концами.
Меня обдало горячей волной и спазм сдавил горло. Я дал ей денег и потом меня потряхивало всю дорогу до дома.
Не в той стране гуляла эта банда. Я был на стороне старушки и, не раздумывая, готов был пойти на смерть, чтобы защитить ее.
Так нас учили, бойцов идеологического фронта.
Сохранять лояльность народу, только народу.
На войне, как на войне.
Учредительное Собрание открылось 5 (18) января 1918 года. От имени ВЦИКа его открыл Я.М. Свердлов и зачитал проект «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа» для принятия ее Учредительным Собранием. Россия объявлялась республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Вся власть в центре и на местах принадлежит этим Советам.
Председателем Собрания был избран лидер правых эсеров В. Чернов. Речи не прекращались почти 12 часов. В полночь декларация большевиков была отвергнута большинством из 237 голосов против 138. Дискуссия продолжалась.
Под утро большевик Ф.Ф. Раскольников заявил об уходе большевиков из-за «контрреволюционного большинства». Час спустя ушли и меньшевики. Затем ЦК партии большевиков, заседавший в том же здании, решил действовать. Командовавший военным караулом матрос Железняков заявил председателю, что получил приказ Учредительное Собрание закрыть, «потому что караул устал». Около пяти часов утра был объявлен перерыв в заседаниях на 12 часов. Но заседания так никогда и не возобновились. В тот же день ВЦИК принял постановление о роспуске Учредительного Собрания. Чтобы оно вновь не собралось, прибегли к простому методу: поставили караул у входа в Таврический дворец.
В день открытия Собрания в Петрограде и в Москве состоялись демонстрации в его поддержку. Они были разогнаны войсками, несколько человек были убиты (5 января было убито и ранено около 100 человек).
9 (22) января состоялись похороны убитых 5 (18) января, там же, где были похоронены жертвы 9 января 1905 года. 18 (31) января декретом СНК из всех ранее изданных советских законов были устранены ссылки на Учредительное Собрание.
Так закончилась попытка ввести в России демократические формы правления.
Рой советских фотографов из ТАСС, АПН и ведущих газет и журналов, непрерывно озаряя вспышками холл, толпился на почтительном расстоянии от присутствующих. Деньги не пахнут. Я снимал. Когда гостей попросили в обеденный зал, вся эта журналистская братия быстро переместилась туда. Невеста чувствовала себя принцессой. Длинный столы были накрыты прямоугольником, в центре которого оставалось пространство для официантов. Столы были уставлены яствами, названия многих были мне не известны.
- Что это? - спросил я пробегавшего официанта, кивком указав на какие-то фрукты.
- Не знаю. - тихо сказал он. - Вроде утром привезли самолетом из Африки. Перемены быстро следовали одна за другой, официанты летали. Я старался снять все блюда. Толкали речи, произносились тосты. Я был в мыле, вышел в коридор и попросил официанта принести мне бутылку боржоми.
- Там накрыт специальный стол для прессы. - сказал он. - Фотографы уже приступили.
- Я не голоден. Принесите бутылку минеральной, за которую хочу заплатить. Принесите с кухни, не из зала. Понятно? Он кивнул и через минуту появился с бутылкой. Было противно на все это смотреть. В продовольственных магазинах в провинции были пустые полки. В Грузии ввели карточную систему на продукты. А эти “товарищи” на банкет самолетом тащили какую-то фигню из Африки, чтобы поразить воображение приглашенных. Жена на днях вернулась из магазина с пустой сумкой и, с невеселой улыбкой, рассказала, как одна тетка в борьбе у лотка, ударила другую по физиономии мороженой рыбой – бой шел то ли за минтай, то ли за нотатению, то ли за бильдюгу.
На следующий день я был у Александрова с сумкой, в которой лежали коробки с отснятым материалом. На каждой коробке была этикетка: “проявлять на среднее время, со средним светом, печатать с цветоустановкой по сайнексу с начала ролика.”
- Все снял? - с любопытством спросил он.
- Все.
- Всех?
- Всех.
- Лица хоть будет видно?
- Конечно.
- Ну, молодец. Сдай в лабораторию на “Мосфильме” и напечатай пару копий.
- Весь материал на Студии отсматривает ОТК. Это сразу привлечет внимание и будет доложено Сизову.
- Хорошо. - сказал он минуту подумав. - Оставь мне. Я отдам на копировальную фабрику, там все сделают. Одну копию сразу я перешлю ему. Ты можешь завтра-послезавтра подъехать к нему в магазин и он с тобой рассчитается. Заодно возьмешь там продуктов. Подъедешь?
-Нет.
Я поставил сумку на пол у края стола и попрощался. Когда я был уже у двери, он окликнул меня:
Что ты обо всем этом думаешь?
Поставить к стенке. Всех. - сказал я. Он посмотрел на меня и в глазах его мелькнула грустная улыбка.
Больше я никогда его не видел.
По Москве гуляли неясные слухи, что Андропов поставил на покадровый проектор отпечатанный позитив и все, кто там присутствовал были взяты в разработку. Александров был в приятельских отношениях с Ермашем и они даже бывали вместе в бане и общались домами. Начались аресты. Ермаш попросил Александрова срочно зайти к нему в кабинет по важному делу и, когда тот вошел, неожиданно, прямо с порога, обрушился на него с громким криком, угрозами и обвинениями в совершении антисоветского преступления. Это был отработанный в КГБ метод “убийства стрессом”. Александров не ожидал такого “наезда” от своего начальника и приятеля. Он побледнел, плохо себя почувствовал, вышел и уехал. В тот же день он умер. На похоронах его, обезумевшая от горя жена, громко кричала, проклиная убийцу. Сомнений в том, что это спланированное убийство ни у кого не было. Мафия показывала зубы и сопротивлялась. Про Андропова стали ходить анекдоты – кто-то старался внедрить в общественное сознание образ зловещего и опасного человека, захватившего слишком большую власть. Началась игра наперегонки. Против его группы в КГБ была группв его противников. В методах особенно не стеснялись. К делу подключили Щелокова. Я знал, что Суслов давно хотел повязать Андропова большой кровью и настраивал Брежнева и членов политбюро против него, требуя массовых репрессий, “чтобы навести порядок в стране”. Мне рассказали, что в конце 70-х на Севере расконсервировали и привели в рабочее состояние сталинские концлагеря и они были готовы принять сотни тысяч людей. Было намечено сделать это сразу после Олимпиады 1980 года. Так же, как перед войной в Германии, Олимпиада должна была послужить “акцией прикрытия”. Обеспечить шок от неожиданности, от контраста. По полученной информации, Андропов увиливал и сопротивлялся как мог, делая вид, что не понимает что от него хотят. Он произносил речи, издавал грозные приказы, докладывал о принятых мерах, но главное – большой террор – он умело саботировал. Это была совершенно трагическая фигура. Уже были не те времена, когда кто-то мог “спустить сверху” разнарядки на террор. Для отвода глаз Андропов устраивал громкие процессы над диссидентами. Кого-то отправляли за решетку, кого-то в психушку, кого-то высылали или ссылали, но в огромной стране это был отвлекающий шум на поверхности, который маскировал реальный расклад. Политбюро нужна была масштабная акция устрашения. Народ должен был радоваться уже тому, что не арестовали, не убили, не вернули домой в гробу. Гречко настойчиво предлагал двинуть танковые армии в Германии на Запад. Американцы догадывались или узнали и Западная Европа ощетинилась ракетами в минутном времени подлета. Ему в Политбюро мягко возражали, что это направление выбрано неправильно. Мясорубка должна была методоично перемалывать население, а не загнать верхушку в бункера в полыхающей атомным огнем стране. Тогда и решился вопрос с Афганистаном. С самого начала внутренняя политика большевиков была агрессивной и бандитской и открыто декларировала те же принципы во внешней политике: "мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!" Но жирующая в нищей стране и залитая кровью сограждан партноменклатура могла дать сто очков вперед любой буржуазии в мире. Сопротивлялись они до последнего, а в последний момент сменили маски и вывески, надели дорогие костюмы, стали вывозить национальные ресурсы в таких количествах, что это вызвало оторопь у западных банкиров. Об этом есть хорошо документированная книга Бунича “золото партии”. Только поняв механизм и последовательность происшедшего в русской империи переворота и подлинные мотивы совершивших его людей, можно понять происходивше в стране и происходящее в ней. Понять фигуру Березовского, его роль в игре, роль Горбачева, Ельцина, причины кавказских войн. Возникновение фашистских образований немецко-фашистского образца. Можно понять осуществление планов Гитлера относительно России, реализацию программы возмездия “Вервольф” - оборотень и увидеть все в целом, как видят, отстранившись, мозаику или картины пуантелистов.
Я хотел бы передать тем, кто остался в России мое видение этой масштабной картины мира и событий, невольными участниками которых мы все были - исполнителями сольных ролей или статистами. Это взгляд изнутри, взгляд гражданина Советского Союза, страны, исчезнувшей, как град Китеж и никогда в реальности не существовавшей. Страны “победившего социализма”. Это была страна победившего бандитизма. И сатанизма. Я более 50 лет занимался герметическими науками и о оккультной стороне дела расскажу в соответствующей главе. Наша страна одновременно и существовала и была фикцией, как знаменитая фабрика моего брата Мили, которая выпускала продукцию, выполняла план, отправляла работников в санатории, премировала их и где проводились комсомольские и партийные собрания, а портреты передовиков были на доске почета. Это была виртуальная реальность. Недавно рассказывалось о существовании подобной военной части. Поэтому, все это мгновенно исчезло, как только мягко спавшие и вкусно евшие за кулисами мистификаторы, решили, что хватит ломать комедию и пора менять заезженную пластинку. Они ее просто перевернули. Моего полного тезку убили в Тбилиси, когда он поздно вечером выходил из дома Сережи Параджанова. Мне позвонили друзья и сказали: “они” в полном смятении. Для “них” оказалось неожиданностью, что в Грузии у тебя был двойник. Они говорили, что тебя не просто много, а ты везде. Я был искренне опечален судьбой этого неизвестного мне человека.
По заказу Совэкспортфильма я снимал фильмы о цирке и еще одна яркая картина советской действительности открылась перед моим взором. Советский цирк был таким же отражением нашей реальности, как все остальное. И то, что происходило за форгангом отличалось от того, что видели на арене “простые советские люди”, как лозунг “НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ!” отличался от реальности: обманутого и ограбленного народа и мнящих себя небожителями партийных бонз.
Прощайте, Михаил Владимирович Александров! Вы выполнили свой долг, спите спокойно, дорогой друг.
Жизнь съеживалась, как шагреневая кожа. Вокруг явно обозначилась тревожная пустота. Волчьим чутьем зэка я чуял запах смерти. При встречах с офицером связи Андропова мы смотрели друг на друга, как на покойников. При этом надо было вести образ жизни веселого московского плейбоя, ничем не обнаруживая понимание опасности.
Ели вас хотят застать врасплох, пусть думают, что это несложно. Лишний шанс. Принимались смешные меры предосторожности – по телефону договаривались о несуществующих встречах, весело представляя себе удивление и растеряность тех, кто вел наружку и перехватывал разговоры. Уходил и приходил в разное время, перед выездом осматривал машину – пару раз перерезали тормозные шланги высокого давления, а когда поняли, что я это легко определяю, несколько раз пережимали плоскогубцами стальные трубки идущие к тормозным цилиндрам. Я ездил на старой черной “Эмке” к переднему бамперу которой был аккуратно приварен номер. Один раз, когда я поймал машину у кинотеатра повторного фильма, попытались напасть якобы “попутчики” в такси, но пока все это было прелюдией и детскими играми.
Позднее, когда я уехал, в России все стало намного проще – взрыв на крыше машины или под кузовом, очередь из автомата, растяжка у двери;
В мое время это считалось топорной работой.
Мне позвонила секретарь зампреседателя Гостелерадио и сказала, что Стелла Ивановна приглашает меня на разговор.
Вельможная дама Стелла Ивановна Жданова была плотно упакована очевидно с детства. В ней чувствовалась давняя, возможно с рождения, принадлежность к высшим кругам власти.
Я, в назначенное время, вошел в ее кабинет и с выжидательным выражением на лице стоял, пока она не закончила деловой разговор и не предложила мне сесть напротив, у небольшого стола, приставленного к ее письменному столу, как вертикальная линия к горизонтальной, в букве “Т”.
Она достала с полки какую-то книжку и доверительно и возмущенно поведала, что автор этой книжки замучил их требованиями ее экранизировать. Все режиссеры отказываются, считая материал графоманским бредом. Но автор давит и сделать ничего нельзя – он сидит в ЦК и курирует Гостелерадио. От него многое зависит. - Если вы нас выручите, - голосом Лисы, предлагающей зайцу ледяную избушку, начала она... и обозначила условия: я беру, читаю и, если не умру от тоски, через неделю даю ответ. Если я согласен сделать из этой писанины что-то пригодное к экранизации, мне дадут авторство на сценарий и постановку, как режиссеру.
Я обещал за пару-тройку дней прочитать и ответить.
Чиновника возомнившего себя писателем звали Евгений Серафимович Велтистов. Я прочел опус, от скуки шевеля губами, как ждущая седока извозчичья лошадь и дал согласие. Жданова радостно потрясла мне руку и, стараясь не смотреть в глаза, дала рабочий телефон Велтистова – он ждал звонок.
Я позвонил к нему через пару дней, он заказал мне пропуск в здание ЦК на Старой площади и я приехал. Очевидно, чтобы произвести впечатление, он предложил мне позавтракать в буфете ЦК на первом этаже и провел меня мимо лифта в небольшую столовую. Была зима, но, в отличие от любой другой столовой, на витрине стояли тарелки с овощными сталатами и отдельно лежали одинаковые, явно калиброванные помидоры из спецтеплицы спецхозяйства, кормившего этих спецлюдей спецовощами.
Что меня умилило, так это то, что на вопрос “почему такие смешные цены?” – тарелка салата из помидоров со сметаной стоила 22 копейки, из огурцов и того меньше, Велтистов серьезно и даже немного торжественно сказал, что Владимир Ильич Ленин в 1922 году запретил поднимать цены в столовой ЦК и это указание вождя с тех пор свято чтут продолжатели его дела.
Вообще-то Ильич мог бы снизить еще процентов на 20-30... - предположил я, подумав, что в феврале, для больного ребенка, достать пару помидоров было на большей части СССР задачей практически неразрешимой.
Он принес несколько тарелок с звещанными Ильичем овощами и творог под сметаной, пару стаканов чая и все это обошлось меньше рубля.
“нехило” - подумал я. - “молодцы ребята, прежде, чем лечь в Мавзолей, старик позаботился о них капитально.”
Все время входили какие-то сумрачные дядьки и забирали объемистые пакеты, вкусно пахнущие копченой рыбой.
Это заказы. - пояснил Велтистов. - Люди забирают паек для семьи.
Поев и поговорив ниочем, мы поднялись в его кабинет, пройдя по длинному коридору, который мне запомнился несколькими опереточными фамилиями на дверях - “Правдин”, “Кандалов” и тд.
Мы зашли в его кабинет – это была небольшая комната - очевидно отдел агитпропа. В ней стояли два стола торцом к двери, один напротив другого. От двери шел небольшой проход, разделявший их. Перед каждым столом стоял стул для посетителя. Сидевший за столом слева пожилой человек приветливо кивнул, улыбнулся и углубился в бумаги, делая вид, что наш разговор его не интересует.
Я подумал, что столь экзотическую фигуру здесь не видели может быть никогда. Максимально щадя авторские чувства, я стал объяснять разницу между литературным произведением и киносценарием, с его особым построением и драматургией. Он терпеливо слушал, видимо подготовленный Стеллой, которая, скорее всего, охарактеризовала меня, как литературного негра, работавшего еще на Шекспира лишь бы сплавить настырного писателя хоть на какое-то время.
Мы не раз встречались с ним в ЦК, я читал ему эпизоды, был у него дома, где он с гордостью продемонстрировал занавески в крупных цветах и пояснил:
Финские. Привез из командировки. Из Хельстнки.
Он произнес это так значительно и смачно, что я почувствовал на языке привкус виски.
Мы с ним несколько раз ехали из ЦК на черной “Волге” с занавесочками на окнах, и я, однажды, спросил, имеют ли работники аппарата ЦК КПСС представление о жизни за стенами ЦК и окнами машины. Их хорошо кормят, привозят на работу и отвозят домой и реальная жизнь может оказаться незамеченной.
А это зачем? - совершенно искренне удивился он. - У ЦК важная работа, мы должны руководить страной. Отвлекаться на всякие пустяки нет времени.
В другой раз, в его кабинете, я спросил почему в СССР так много вопиющих проблем, которые никак не решаются. Его визави за соседним столом оторвался от бумаг и с интересом посмотрел на нас. Велтистов вздохнул и показал пальцем в потолок.
Но там больше никого нет. – сказал я. - Мы на Старой Площади, в здании ЦК КПСС.
Он повел плечом, как лошадь, сгоняющая муху.
Понял. - сказал я. - Там – я показал глазами на потолок - господь Бог и он не хочет, чтобы в нашей стране что-то изменилось. В таком случае, нас ждут волнующие времена и незабываемые события.
Его сосед подозрительно быстро сунул нос в бумаги, пряча улыбку. Я понял, что угадал.
Велтистов был долговязый, спокойный и вполне разумный человек, без явных признаков психического расстройства.
Слуги народа были все, как на подбор, типичными клерками, не раз описанными в русской классической литературе. Скрепя перьями, эти ребята отправили на дно русскую царскую империю и не заметили. Теперь эти "кувшинные рыла" работали на СССР. Было ясно, что с их помощью Союз долго не протянет.
Постепенно, мне удалось убедить, Велтистова, что я - всего лишь скромный поденщик, выполняющий доверенную мне высокую миссию сделать из этой лабуды кино. Он решил не мешать, чтобы при сдаче редакторам они увидели сценарий в привычном для них виде.
Когда сценарий был готов, он предложил мне зайти на студию Горького к главному редактору Балихину и обсудить с ним условия договора и календарные сроки.
Я так и сделал. Балихин сказал, что Жданова недавно говорила с ним и обещала прислать заказ на производственную единицу и фильм поставят в план. Как только все утрясется, он свяжется со мной и назначит встречу для заключения договора. Я ждал. Неделя, месяц, два. Вдруг я узнаю, что по заказу Гостелерадио в Одессе снимается трехсерийный детский фильм “Приключения Электроника”. Режисссер – неизвестный мне Бромберг.
Справка: «Приключения Электроника» — советский детский музыкальный 3-серийный телефильм режиссёра Константина Бромберга. Один из самых популярных детских художественных фильмов за всю историю советского и российского кинематографа. Музыку к фильму написал композитор Евгений Крылатов. Википедия
Было воскресенье. Я днем позвонил домой Велтистову и спросил его как это понимать.
Я старался сохранить спокойствие и вежливость, но если бы в это время я был канониром на крейсере “Аврора”, я немедленно послал бы снаряд из главного калибра в здание ЦК.
Велтистов спокойно сказал, что советует мне помалкивать, иначе кислород вообще перекроют. Эти слова еще раз объяснили мне с кем я имею дело и стали последней каплей. Остальное было делом техники.
- Мы с моей подругой отказались от вегетарианский диеты. - сказал старший сын. - Теперь, иногда, едим мясо.
- Ты ешь свинину? - спросил я.
- Почему ты спрашиваешь? Потому, что это “не кошерно”?
- Поэтому тоже.
- А почему свинина “не кошерна”? В чем смысл этого запрета?
- У древних народов, запреты – табу – не объясняются. Нельзя и – все. - сказал я.
- Но, все же, почему? Я же не древний народ – мне только 22 года, мне интересно. Ты сам хоть знаешь?
- Догадываюсь. Одна из причин была недавно опубликована, как научная сенсация: оказалось, что для трансплантации органов человеку идеально подходит только свинья. Ни одно существо в мире не похоже настолько на человека, по своему анатомическому строению. Почти полное совпадение по типу и расположению органов.
- Значит, запрет из-за того, что это может считаться каннибализмом?
- Не знаю... Но такая близость должна заставить задуматься.
Странно, - подумал я, - в русской культуре, сушествует традиция сравнения человека с животным. Такие характеристики, как “собака”, “корова” или “свинья”, в приложении к человеку, являются негативными. В английской культуре, насколько мне известно, ничего подобного нет.
Я вспомнил, что несколько лет назад читал в новостях про поросенка... Кажется, дело было в Британии, в сельской местности. Молодая семья с маленьким ребенком жила в доме, рядом с которым был бассейн. Как-то, когда глава семьи был на работе, а мамаша была занята на кухне или ответила на телефонный звонок, малыш упал в бассейн и стал тонуть. У соседей был на откорме поросенок, который в этот момент гулял перед домом. Он каким-то образом сообразил, что ребенок тонет, метнулся на соседний участок, бросился в бассейн, схватил зубами ребенка за рубашку и вытащил. Это увидела, выскочившая на шум мамаша.
Благодарная за чудесное спасение семья выкупила у соседей поросенка и тем спасла его от смерти. На имя поросенка была положена в банк сумма, гарантирующая безбедное существование до конца его дней, об этой истории сначала узнала вся Англия, а потом и весь мир. Помню, как меня тогда поразила человечность всех участников событий, включая самоотверженную и благородную свинью. Сравнение с ней было бы для многих честью.
Я расказал эту историю сыну. Мы невнимательны к окружающему миру. Все очень непросто.
Причудливые потоки памяти вдруг унесли меня в страну, которую я покинул четверть века назад и я вспомнил Валерия Харченко. Его привели к нам на курс во ВГИКе (мастерская Герасимова), через полгода после того, как мы начали учиться. Экзамены он не сдавал. Говорили, что у него влиятельные родственники в партийных органах. Харченко, почти сразу, стал секретарем комитета комсомола института, что, в идеологическом ВУЗе, значило не мало. На третьем курсе он решил сделать рывок и, вместо курсовой короткометражки, снять полнометражный художественный фильм “Дама с собачкой”, с известной актрисой И. Савиной в гланой роли. Для этого он объединился с Шадурским, а оператором пригласил Алену Тиссэ, для которой это должен был быть диплом. Отец Алены – оператор, легенда мирового кинематографа, снимал фильмы Эйзенштейна. Как по волшебству, нашлись деньги и киноэкспедиция отправилась в какое-то имение, сохранившееся в средней полосе России, где для съемок были готовые интерьеры. В случае удачи, Харченко мог одним махом оказаться на Олимпе, прямо с институтской скамьи попав “в обойму” успешных советских кинорежиссеров.
Как-то вечером мне звонит мой сокурсник Шадурский и, слегка заикаясь, осторожно расссказывает про то, что у Харченко с Аленой Тиссэ напряженные отношения.
Я хорошо знал Алену – мы учились в одно время, ее мать, Бьянка, была знакомой моей мамы. Алена была домашняя девочка, культурная и воспитаннаая, с естественным чувством собственного достоинства. Вывести ее из себя мог только редкий хам и наглец. Знал я и моего сокурсника Харченко – самоуверенного, свысока относившегося к тем, кого считал “гнилой интеллигенцией”.
Поэтому, когда Шадурский спросил меня что, по моему мнению, следует ждать и как будут развиваться события, я сказал, что зная Харченко, могу предположить, что будет курс на эскалацию конфликта. Алена относится к делу очень серьезно – это ее дипломный фильм. Для Валеры, который обнаглел от того, что, благодаря покровителям, все складывается в его пользу, независимость и чувство собственного достоинства человека, который, по его мнению, у него в подчинении, будут постоянным раздражителем, а вынужденное общение и изолированность группы располагать к агрессии. В течение месяца, распоясавшись и потеряв контроль, Харченко ударит Алену. После чего начнется страшный скандал, поднимутся все старые мастера, знавшие ее отца и для них защитить дочь Эдуарда Тиссэ будет делом чести. Не смотря на связи, Харченко морально уничтожат и выкинут из института, а фильм закроют. В любом сюжете есть своя драматургия, а в любой драматургии - своя логика. Именно по этой логике и будут развиваться события.
От такой диспозиции Шадурский на какое-то время потерял дар речи, потом невнятно попрощался. С неумолимой точностью, шаг за шагом, события приближались к обозначенному финалу.
И он настал. На съемке Харченко ударил Алену, она упала, ударилась головой о какую-то балку и получила сотрясение мозга. Фильм закрыли. Под давлением возмущенныых мастеров кино, Харченко выгнали из комсомола, разжаловали из секретарей и отчислили из института. Он исчез. Я про него забыл.
Как-то раз, случайно я встретил его на станции метро “Дзержинская”. Вид его был жалок.
Свалявшиеся в паклю, крашеные волосы на голове плохо прикрывали лысину, острый нос еще более заострился и покраснел, в глазах были затравленность, безнадежность и тоска. В серой, грязной куртке, со старой клеенчатой кошелкой он мог без грима и костюма играть персонажа пьесы Горького “На дне”. Он всегда плохо относился ко мне, но я поздоровался и из вежливости спросил “как дела?”. Он сказал, что живет на съемной квартире, нет работы, нет денег , молодая жена беременна на последних сроках, положение отчаяннное. Он спросил не могу ли я помочь ему найти хоть какую-нибудь работу.
Я записал его телефон и обещал узнать.
Эмиль Лотяну, молдавский режиссер, которогоо я хорошо знал, недавно запустился с фильмом “Табор уходит в небо” и я подумал, что может быть ему нужен в группу человек. Я позвонил Эмилю и сказал, что если он еще не нашел второго режиссера, я могу ему предложить встретиться с моим бывшим сокурсником и поговорить. Он согласился.
Я позвонил Харченко и сказал, что он может связаться с Лотяну, сославшись на меня. И если он сумеет произвести хорошее впечатлерние, его возьмут, но надо будет стараться и работать, как лошадь. Лотяну – талантливый человек и фильм, наверняка будет интересным и необычным. В титрах фильма Харченко будет режиссером, а Эмиль без проблем даст ему пару частей для защиты диплома, подтвердив письмом, что эти эпизоды он снимал самостоятельно. Появится шанс получить работу.
Все так и произошло: Харченко в титрах, Эмиль дал материал для защиты, он получил диплом и стал искать работу. Через какое-то время он позвонил мне из Одессы и сказал, что ему Збандут даст постановку, если он сумеет найти сценариста для доработки провального сценария, на который Студия уже потратила много времени и денег. Если я согласен прочитать, он мне его привезет. Я согласился и он привез. Это был бездарный, графоманский бред.
- Что-то можно использовать для доработки? - спросил Валера.
- Только знаки препинания. - сказал я. - Надо писать заново.
- Студия согласна заплатить 2 тысячи. Готово должно быть через неделю. Ты можешь сделать?
- Я должен буду отложить другие дела. - сказал я. - Ехать в Одессу и заключать договор на доработку у меня нет времени. Давай договоримся: я сделаю сценарий, а ты им покажешь, заключишь дооговор на свое имя и привезешь мне деньги домой. Если тебя это устраивает, я через неделю отдам тебе готовый сценарий.
- Договорились. - сказал Харченко. Он почти оправился от уроков Судьбы и в глазах появились отблески прежней нагловатой самоуверенности. - Деньги я привезу, если сценарий примут.
Деньги он не привез. О том, что в Одессе уже полным ходом идут съемки фильма “Фантазии Веснухина” я случайно узнал, встретив оператора Элизбара Караваева.
Я приехал в Одессу, но Харченко упорно избегал встречи и разговора со мной, раздраженно отмахиваясь и ссылаясь на то, что он занят и у него нет времени. Деньги он не отдал.
Через полгода я случайно столкнулся с ним в Москве, у здания Телеграфа на Тверской. Он выходил из дверей, вздрогнул и отшатнулся.
Я сказал:
- Как ты мог так поступить? У меня четверо детей, я должен кормить семью.
Лицо его исказила злобная гримаса и он, с базарной визгливостью, запричитал:
- Ну, ударь меня, ударь! Вот, такой я подлец! Ударь меня!
Я сказал:
- Нет, Валера, я тебя не ударю. Я отложил работу, чтобы тебе помочь. А ты меня обокрал.
- Да, вот такая я свинья! - сразу успокоившись и почти торжествующе сказал он, вновь обретя свойственную ему самоуверенную наглость.
А потом рухнула страна, в ее развалинах все исчезло.
Алена Тиссэ вышла замуж и уехала в Норвегию и все у нее хорошо. Умерла Бьянка.
Я уехал. Умерла моя мама. Ушел в небо талантливый и безалаберный Лотяну. Выросли дети.
Случайным взглядом иногда соскальзываю в прошлое. Там - Харченко.
Здравствуйте, это я. Так хорошо быть непрактичным — умрешь в нищете. И пускай. И так тебе и надо.
В 1967 Борю Жеребко выгоняли из ВГИКа. Он поступил на режиссерское отделение в мастерскую профессора Герасимова. Где-то валяется фотография, как мы все сидим на скамьях и курносый скуластый Боря снисходительно улыбается сквозь очки. Мы были на Олимпе. А потом Борю выгнали. Что-то он изобразил в своем этюде беспомощно-провинциальное, детское, глупое и претенциозное. На Олимпе такие вещи не прощают и он полетел. А что он мог еще изобразить в свои 18 лет, приехав из Алма-Аты? Он был очень доволен собой. Дома не могли поверить, что он поступил на режиссерское отделение к самому Герасимову!
Когда его отчислили в первую сессию (еще отчислили некую провинциальную даму Пинягину, ей в коридоре Тамара Федоровна Макарова говорила: "Знаешь, Лена, искусство — жестокая вещь...") так вот, когда его отчислили, он стоял у двери нашей аудитории на втором этаже — просто стоял во время занятий. На перерыве все проходили мимо Бори Жеребко, он перестал существовать. Это было низко. Мы, детдомовцы, так не поступаем. Или мы, евреи... Или мы, романтики... Или мы, идиоты... Итак, я подошел к нему и спросил:
- Что ты собираешься делать?
Мелкие капельки пота выступили на его верхней губе, он немного заикался.
- Н-не знаю. Домой я возвращаться не могу. Там родные не перенесут этот позор. Выгнали. Все уже знают, что я поступил. Город небольшой, все знакомы.
- А где ты живешь?
- Пока в общаге, но комендант уже сказал чтобы я освободил комнату. Я не знаю, что делать. Домой возвращаться я не могу. Это исключено.
- Если хочешь, можешь пока жить у меня, — сказал я, — У меня есть свободная комната, можешь пожить, пока решишь, что предпринять.
Он внимательно посмотрел на меня, стараясь понять, шучу я или нет. Может быть это издевка, месть за то, что он иронически-пренебрежительно подтрунивал надо мной, ошибочно принимая меня за наивного болвана — обычную цель издевок для самоутверждения.
- Я буду рад тебе помочь, — сказал я, — Посмотрим, что можно сделать. Я поговорю с Герасимовым.
Он недоверчиво и удивленно смотрел на меня.
- Ты? Поговоришь с мастером?
- Да. Запиши адрес, забери свои вещи и приезжай.
Потом он долго у меня жил, я поговорил с Сергеем Аполлинариевичем и сказал, что Жеребко домой вернуться не может. Он живет у меня и надо что-то придумать, как-то его устроить. Может быть, на сценарно-киноведческий? Нельзя же просто взять человека и вышвырнуть на улицу! Мастер внимательно выслушал меня и согласился.
- Выясни кто там сейчас ведет первый или второй курс...
- Крючков. Я уже с ним поговорил, он не возражает, чтобы оформили перевод.
- Хорошо, я поговорю на кафедре.
Я писал за него курсовые работы и печатал их на старой машинке "Континенталь", которую мне подарила Татьяна Георгиевна Кузнецова, знаменитый московский адвокат.
Борю устроили на курс к Крючкову, он вернулся в общежитие. Шло время. Мы закончили ВГИК, он уехал домой, стал работать на "Казахфильме" редактором научно-популярных и документальных фильмов, писал сценарии о передовых чабанах и покорителях целины. Тем и кормился. Как-то он мне прислал посылку со знаменитыми алма-атинскими яблоками. Я был тронут.
После конфликта с московскими чиновниками от кино я потерял работу и красавец кыпчак, печальный умница, эрудит и прекрасный поэт Олжас Сулейменов, ставший председателем Госкино Казахской ССР, дал мне возможность снимать на "Казахфильме". Я принес сценарий "Нужна собака-поводырь" о подготовке собаки для слепого. Она должна самостоятельно принимать решения и быть доброй — ведь от нее зависит жизнь человека. Инструктор долго гуляет со щенком, беседует, рассказывает об устройстве мира — любовь и гармония управляют Вселенной. И собака понимает, верит ему. А потом они случайно оказываются рядом с питомником, где дрессируют служебно-сторожевых собак и учат их рвать людей. Так собака-поводырь — шотландская овчарка колли — впервые сталкивается с немецкими овчарками. У нее начинается глубокая депрессия. Она разочарована в жизни. Все оказалось не так. Инструктор терпеливо объясняет, что наряду с добром существует зло. Надо иметь силы противостоять.
Боря Жеребко попросил меня, чтобы я взял его редактором на картину. Из научно-популярного кино (на профессиональном жаргоне «болты в томате») был шанс прорваться в художественное. Я согласился – ну конечно, Боря... Я чувствовал к нему симпатию — может быть потому, что когда-то ему помог. И еще: мы — ВГИКовцы. Кинематографисты... Да... мы...
Несколько лет на своей камере «Аррифлекс» я снимал фильм. Кончились деньги, пришлось самому оплачивать и пленку, и проявку. Со мной работал Турсун Бейсенов, режиссер.
Олжаса сняли с работы. Он был слишком независим, слишком интеллигентен. Его книга "АЗ и Я" была изъята и уничтожена, инакомыслия ему не могли простить. Времена становились все более неопределенными, Политбюро закручивало гайки и крутило их, пока не сорвало резьбу.
Я поставил в монтажной раскладушку и ночами монтировал материал, не думая, что будет дальше. Часть за частью выстраивался фильм. Сделали сведение, копия была готова на двух пленках – изо и фонограмма.
Был назначен день сдачи. Зал был полон. Просмотр прошел в полной тишине. Люди молча выходили из зала, опустив глаза.
Мы остались — я, Бейсенов и Жеребко.
- Н-ну, что тебе сказать... — сказал Боря и замолчал.
На верхней губе выступили капельки пота, он поправлял очки и сильно волновался. Потом посмотрел на меня и сказал:
- Это гениальное кино. Завтра можно везти на любой фестиваль, и это будет фурор. Такого еще не было. Для Казахстана это может стать национальной гордостью. Это - мировой класс. Но завтра с утра я пойду на прием к председателю Госкино и скажу, что это антисоветский фильм и его надо уничтожить. Никто не должен его видеть. Если я этого не сделаю, я потеряю работу. Я знаю, что это подлость, но у меня есть семья, маленький ребенок, и я должен их кормить.
- Хорошо, – сказал я. – Делай то, что считаешь нужным. У каждого свои представления о долге. Какое это имеет значение?
Он так и сделал, Боря Жеребко. С капельками пота на верхней губе. Он очень боялся.
Фильм закрыли, рабочую копию уничтожили, материал арестовали – они даже не поленились отправить к Турсуну домой местных пинкертонов и, пригрозив лишить работы и уморить голодом семейство, забрали негатив.
Прошло много лет. До меня дошли слухи, что Турсун Бейсенов из уцелевших фрагментов что-то собрал. Что-то из остатков нашего кино... Я не раз с тех пор спрашивал себя: поумнел? М-м-м? Смотрел в зеркало и с улыбкой качал седой головой. Распечатать Цитировать В закладки Приглас
Нельзя понять, что происходит на постсоветском пространстве, если не знать тщательно скрываемые исторические факты. Со времени реформ 1861 года до первой русской революции 1905 года, последовавшей после расстрела мирной процессии в кровавое воскресенье 9 января, прошло всего несколько десятилетий. Дети недавних рабов достигли среднего возраста, но земельная реформа так и не последовала. Существовала идея выкупить земли у помещиков и продать в рассрочку крестьянам, но непонятно было кто и сколько должен был за это платить и кому. В аграрной, крестьянской стране освобождение без земли означало нищету и полную зависимость от землевладельцев. За мизерную плату крестьяне обрабатывали помещичьи поля и урожай продавался за границу.
В России крестьянство находилось в положении бесправных, умирающих от голода или полуголодных рабов вплоть до шестидесятых годов прошлого века. Так называемая буржуазная (февральская) революция была семейной склокой, (между «старым двором» и «новым или молодым двором»), которую устроила вдовствующая императрица, мать царя, с целью передать престол его брату, которого она считала более сильной и волевой личностью.
Уставший от семейных конфликтов, одним из которых была Первая мировая война (дядюшка Вилли - кайзер Вильгельм - был близким родственником), царь отрекся от престола. Среди множества политических партий, лишь одной руководил человек, имеющий с режимом не идейные разногласия, а личные счеты (его брат был повешен). Он планировал не изменение строя, а уничтожение всех классов, составлявших основу государства. Его цель и методы не была политическими. Это была месть. Основным методом он провозгласил разрушение страны до основания. Не режима, не государства, а страны. Именно с этой целью был организован переворот и только этим объясняются последствия террора.
Не колеблясь, Владимир Ульянов согласился на тайное соглашение с Германией, без малейших сомнений брал деньги от грабежей, развязал гражданскую войну и геноцид. Он оправдывал это туманными картинами будущего счастья человечества, но это была месть. Он обещал мир – это была ложь. Он обещал землю крестьянам – это была ложь. Он был умен, хитер, блестящий актер. Захватив власть, он, зная вкусы простонародья, талантливо изображал «простого, скромного, доброго человека». Товарищи по партии, которую он организовал и где была железная дисциплина, а отступничество каралось смертью, знали, что стоит за «добрым прищуром ленинских глаз». Эта правда тщательно скрывалась. По его требованию на территории «советской» страны готовились кадры будущей немецкой военной машины, которая меньше, чем через 15 лет залила кровью полмира. Фашистские концлагеря, вся система управления, даже красный флаг были позаимствованы из советской системы. Офицеров гестапо учили офицеры ОГПУ.
До октябрьского переворота большевистская партия была посмешищем, а ее функционеров воспринимали, как клоунов. О том, что большевики на содержании у немцев писали газеты, на эту тему в журналах публиковали карикатуры. Все потешались, читая фельетоны о том, как нагло и нелепо они вели бы себя, если бы каким-то чудом получили власть. Это казалось немыслимым. Никому не могло прийти в голову, что эти клоуны могут быть смертельно опасны, что сюжеты фельетонов станут реальностью, а будущим страны – геноцид. В стопятидесятимиллионной крестьянской стране несколько тысяч «партийцев» под руководством бандитов, промышлявших грабежами и состоявших на довольствии у немецкого генштаба, не могли рассчитывать на сколько-нибудь серьезные политические позиции или большинство в выборных органах. Но они и не рассчитывали побеждать на выборах. Во главе Временного Правительства был революционер-социалист, друг детства Ленина, разделявший его идеи и втайне помогавший ему. Присяжный поверенный Керенский был среди группы юристов, защищавших в суде первый СОВДЕП. Именно он отдал приказ об аресте царя и его семьи, именно он саботировал все решения, касающиеся разумного устройства управления страной в военное время, именно он настаивал на продолжении войны, когда страна катилась в пропасть. Когда о предательстве большевиков уже говорили на всех углах и военный следователь Соколов закончил расследование дела об измене, Керенский сдал им власть и правительство. Ленин дал старому приятелю возможность спокойно уехать и в дальнейшем его никто не беспокоил.
Когда царь отказался от престола в пользу брата и тот тоже отказался, Россия перестала существовать как самодержавное государство и власть на местах перешла к советам. Это была советская, то есть гражданская, выборная власть. Рабочие, крестьяне, солдаты, представители различных партий выбирали делегатов в органы самоуправления. Большевики, которых в советах было мало, после переворота десятилетиями внушали, что их власть была и есть советская. Советы – от слова «советоваться». В советах, избранные народом представители, принимают решения от имени граждан. Так устроена система власти во всех цивилизованных государствах. Это называется демократическая форма правления. Большевики утверждали, что советская власть - это их, партийная власть. Это была ложь. Семьдесят лет большевики уничтожали советскую власть и, уничтожив, в очередной раз ограбили и поработили страну, бандитски сменив вывеску «пролетарской революции» на «демократию» и «капитализм».
Очевидно, что у них не было и нет политических целей, а единственной целью является власть над порабощенным народом и принадлежащими ему природными ресурсами. Вчера они разделяли общество на богатых и бедных и, от имени бедных, объявляли «мир хижинам, война дворцам!», сегодня они обрекли граждан на нищету и делают ставку на национализм. Знаменитую римскую формулу «разделяй и властвуй» они успешно применяли в прошлом и применяют сейчас. Партия, организованная, как преступная «бригада», выполнила приказ своего главаря и десятилетиями уничтожала страну и общество, вырезая целые классы. Восемнадцать миллионов членов партии, которые совершенно искренне верили в «дело строительства социализма», оказались ненужным балластом для рвавшихся к богатствам страны партийных главарей. Миллионы наивных, обманутых мечтой о вселенской справедливости людей, были выброшены за борт. Во власти оказался криминал, сбросивший партийную маску. С 1917 года он уничтожал гражданское общество и гражданскую власть – власть советов. Чтобы окончательно уничтожить эту власть, ему пришлось уничтожить страну, ее промышленность, сельское хозяйство, науку, культуру, природу, вооруженные силы, органы государственной безопасности - то есть все составляющие государства и, в очередной раз, огранизовать геноцид.
В центре этой многажды обманутой и ограбленной страны, в окружении красных звезд – каббалистического знака Сатаны – лежит мертвец, мстивший за казнь брата.
В Казахстане принята точка зрения, согласно которой деление на Ак и Кок Орду относится только к восточной части улуса Джучи. Соответственно, под Кок-Ордой понимается улус сына Джучи Шибана, расположенный между западным крылом Золотой Орды и улусом Орду Ичена, на территории современного западного Казахстана.
К концу Х века в степях Казахстана меняется политическая обстановка и власть переходит к кыпчакам. В начале XI века. они вплотную продвигаются к северо-восточным границам Хорезма, вытесняя огузов из низовьев Сырдарьи и заставляют их переселяться в Среднюю Азию и степи Северного Причерноморья. К середине XI в. кыпчакам подчинялась почти вся обширная территория Казахстана, за исключением Семиречья. Восточная граница их остается на Иртыше, западные пределы достигают Волги, на юге — района реки Талас, а северной границей служили леса Зап.Сибири . В этот период вся степь от Дуная до Поволжья называется Дешт-и-Кыпчак (Кыпчакской Степью).
В XI веке после разгрома хазар князем Киевской Руси Святославом Игоревичем (965 г.) и с ослаблением огузов, кыпчаки-половцы начали переселяться в более плодородные и теплые земли, вытеснив печенегов и часть северных огузов. Подчинив себе эти племена, кыпчаки пересекли Волгу и дошли до устьев Дуная, таким образом став хозяевами Великой Степи от Дуная до Иртыша, которая и вошла в историю как Дешт-и-Кыпчак.(приблизительно 1200 г.)
По существующим источникам, кыпчаки, канглы и туркмены были элитой в армии хорезмшахов.
Кыпчаки-мамлюки защищали Святую Землю от крестоносцев.
Когда монголы захватили Дешт-и-Кыпчак, кыпчаки стали основной силой Золотой Орды. Под натиском монгольских племен группа западных кыпчаков ушла в Венгрию и Византию. Часть кыпчакских племен осталась на территории нынешнего Казахстана и в составе казахов до сих пор есть племя "кыпчак", таким образом кипчаки вместе с другими тюркоязычными племенами участвуют в этногенезе казахов. Первоначально Казахский улус (Казахское ханство) был военно-политическим союзом группы племен Восточного Дешт-и Кипчака, отколовшихся от массы родственных племен и возглавленных одной из ветвей династии Чингизидов. Этническая консолидация этих племен в рамках одного государства и под управлением одной династии (потомков Джучида Урус-хана) и стала тем процессом, в ходе которого и в результате которого обозначались новые уже не политические, а этнотерриториальные структуры – жузы (буквально “сто”, “сотня”).На этих обширных землях обитали основные объединения Среднего жуза: кыпчаки, аргыны, найманы, кереиты, конраты, уаки. В образовании казахского народа наиболее важна роль кыпчаков, имя которых носили многие века племена, кочевавшие на территории от Ертисадо Тена (Дешт-и-Кыпчак).
Согласно сообщению балхского историка Махмуда ибн Вали “Бахр ал-асрар”, Ак-Орда, одно из административных подразделений Джучиева Улуса (Золотой Орды), была также известна под названием Йуз-Орда.
Алма-Ата. Тихий, приятный, нежаркий летний день. Я сижу за столом в квартире Олжаса Сулейменова, пьем чай. Олжас – высокого роста, хорошо сложенный красавец. Он принадлежит к одному из древнейших и уважаемых родов – он кыпчак. Он великолепно знает историю и культуру Азии, прекрасно говорит по-русски, талантливый поэт и писатель.
Ему нелегко далось публичное покаяние за его интереснейшую книгу “Аз и Я”, к которому его вынудили совпартидиоты.
В открытое окно долетает ласковый ветерок с гор, приносящий легкий, почти неуловиный запах яблок.
По восточной традиции, хозяин занимает гостя беседой.
Речь заходит о древних традициях и современных - “научных” взглядах на них с материалистической точки зрения.
Глядя в окно и словно прозревая задумчивым взглядом прекрасных умных глаз через акварельную зелень городских кварталов далекие горы, он, изредка прихлебывая из пиалы легко заваренный зеленый чай, рассказывает:
Был в одном селении старик лозоискатель. Он занимался этим всю жизнь. Его отец и дед и дед деда искали в степи воду. Его знали и, когда нужно было рыть колодец, люди к нему обращались. Он никому не отказывал. Платили на свое усмотрение: кто сколько может, столько и даст.
Он приходил с прутиком, шел, держа его перед собой, потом говорил: здесь. И всегда безошибочно. Но кому-то это не понравилось - его вызвали и сказали, что надо это прекратить, прекратить распространять всякие антинаучные суеверья и предрассудки. Если нужно, геологи найдут воду, приедут и пробурят скважину. А он лучше пусть занимается своим делом: пасет своих овец и не забивает людям головы всякой чепухой. Старик выслушал это, опустив голову, кивнул и ушел.
Через какое-то время к нему опять обратились с просьбой найти в степи воду, очень просили и он не смог отказать. Пошел со своим прутиком и показал где. То ли кто-то донес, то ли специально сделали провокацию, но вскоре за ним пришли, увели, судили и посадили в тюрьму.
Через три года он вернулся и стал жить как прежде - тихо и неприметно. Больше искать воду не соглашался – урок усвоил. Как-то в районе случилась засуха. Начальству срочно нужно было найти воду – была сильная жара, в степи высохла трава, скот умирал от жажды. Прислали геологов. Они на больших машинах ездили по степи, без устали бурили скважины, но воду найти не могли, хотя обширный участок степи был весь в дырках, как швейцарский сыр. Тут вспомнили старика, который всегда находил воду и послали за ним от имени районного начальства.
Выслушав посланных, старик сказал:
Раньше я правда этим занимался, но мне объяснили, что это не научно и так воду найти нельзя. Нельзя распространять предрассудки. Воду должны искать геологи. У них есть книги, там все написано и они знают где искать. Разве палка может показать где под землей есть вода? Такие вещи делать нельзя.
В ответ на уговоры старик больше не проронил ни слова и посланные удалились ни с чем.
Более кратко, талантливо и образно вынести системе окончательный приговор было нельзя.
Олжас рассказал в тот день еще одну великолепную и очень личную историю и на вопрос: почему он все это не запишет и не издаст? он, почти незаметно, улыбнулся и тихо сказал:
- История умирает на кончике пера, превратившись в грязную каплю чернил.
Мaздaк
ПОКЛОНЯЮЩИЙСЯ МАЗДЕ КАВАД, БОГ, ЦАРЬ ЦАРЕЙ АРИЙЦЕВ И НЕАРИЙЦЕВ, ИЗ РОДА БОГОВ, СЫН БОГА ПЕРОЗА, ЦАРЯ, ПРИНИМАЕТ ПРИВЕТСТВИЕ ЗЕНОНА, КЕСАРЯ РУМА'
Губы царя сжаты. Невидимый голос падает с неба. Только сейчас видит сенатор крылья орла на золотой короне. Тусклые железные пластины перьев в пять рядов -- древний царский знак Эрана еще со времен Ксеркса...
На тахте за низким сирийским столиком сидели несколько человек, среди них хозяин вчерашнего каравана. Леонид Апион поздоровался со всеми и сразу заговорил о деле. Как понял сенатор, речь шла о крупной партии китайского шелка, который сушился сейчас во дворе. Часть его предназначалась для отправки в Константинополь, но Леонид Апион сразу стал настаивать, чтобы в империю отправили весь шелк. Сейчас перемирие с европейскими варварами, и многочисленные конунги их платят наворованным в Риме золотом не считаясь. Компания выиграет дополнительно по четыреста, а то и по четыреста двадцать драхм на мешке сырца.
С самого начала внимание сенатора привлек большой иудей с властным лицом, которого называли мар Зутра. Все склонились к тому, что сырец следует сразу отправить в Византию. Ромейские мастера лучше знают вкусы своих патрицианок. А отходы они так раскрашивают, что готские королевы визжат от радости. К тому же персидские шахрадары платят столько, сколько сами пожелают..Мар Зутра внимательно выслушал всех. Нет, сказал он, мы не можем все переправить ромеям. Царь царей охраняет нашу торговлю и мастерские, которые дают ему доход. Но разве один он над нами? Если мы перестанем отделять из своих товаров знатным людям государства Эраншахр, то усилится их ропот против нас.
И гонения снова пойдут на христиан и иудеев, как при великом Шапуре или еще недавно -- при Бахраме Пятом и вазирге его Михр-Нарсе. Сможет ли сейчас молодой царь защитить нас? Жены и дети наши здесь, прах наших отцов в этой земле. И разве не лишим мы еды своих единоверцев, которые ткут парчу в Ктесифоне и Бет-Ла-пате?.. Вот если бы уважаемый сотоварищ Леонид Апион из Рума организовал в императорской Антиохии или Киликии выкормку этих шелкородящих червей, компания на одних пограничных сборах выиграла бы вчетверо. Другой наш уважаемый сотоварищ Авель бар-Хена-нишо привез вчера из своего долгого пути саженцы тутовника с гигантскими листьями, который растет на островах за Китаем, в стране Восходящего Солнца. Тепло и влага на тех островах чередуются так же, как в Сирии...
Сенатор сам не заметил, как пересел к столу и начал ощупывать плотные коконы, похожие на птичьи яйца. Лишь пальцами можно было ощутить невидимые волоски, которые тянулись из них. Когда-то из-за этих червей великий вазирг Михр-Нарсе закрыл границу для христианских богомольцев. Будто бы они в посохах пронесли коконы для расплода в империи, и казна царя царей лишилась трети серебра за провоз шелка из Китая.
Нет, не в том дело. Граница Эрана с империей тянется от одного конца света до другого, так что посохи для тайного проноса были ни к чему. Просто надо было персу отвадить своих христиан от Византии...
- А сколько времени нужно, чтобы выросли саженцы? -- спросил неожиданно для себя сенатор.
Мар Зутра так, словно ждал этого вопроса, объяснил, что на третий год уже можно использовать крайние листья. От нормальных подстриганий тутовник лучше растет. А белые коконы идут в один вес с червонным эфиопским золотом.
- Торговля -- не просто барыш, -- добавил он вдруг по-гречески с чуть слышной арамейской певучестью.-- Напрасно стараетесь забыть вы своего Одиссея...
При этом иудей покосился на партийную повязку сенатора. Уезжая, Агафий Кратисфен протянул ему руку. Сегодня он все делал помимо своей воли...
Обратно поехали через базар, и сопровождал их Авель бар-Хенанишо, сириец из каравана. Возле несто-рианской церкви сенатор спросил, почему она без приличествующих украшений.
- Для нас Христос был страдающим человеком, а не богом, -- тихо и убежденно ответил Авель бар-Хенанишо. -- Наша церковь гонимая. По заветам Учителя противостоит она скверне мира. А есть ли скверна хуже власти? Кнут в руки взяли вы в Риме и Константинополе, забыв, что подлинная сила -- в сострадании. Логика кнута самым коротким путем приведет вас к дьяволу.
- Но интересы пропаганды учения среди язычников требуют золотить купола божьих храмов, -- заметил сенатор.
- В пещерах одержало победу слово божье,-- возразил сириец. -- Идолы нуждаются в позолоте, не бог.
Авель бар-Хенанишо свернул в ковровые ряды базара по своим делам. Сенатор почему-то поехал к языческому храму. Но пророка с удивительными речами там не было. Люди на площади лежали тихо. Куб храма был слеп и холоден...
же подъезжая к наружным воротам дасткарта Спен-диатов, они увидели толпу. Рабы волокли кого-то, пиная ногами и встряхивая. Это был голый цыганенок, что дразнил стражников возле Ктесифона. Он так, видно, и не попал в город. Седая растрепанная женщина с плачем тащила за крыло придушенную курицу, которую хотел он украсть. Дети забегали с боков и бросали в цыганенка камни.
На вытоптанной площадке перед домом старшины поселка стоял раб с топором. Принесли горшок с земляным маслом, которое останавливает кровь. Цыганенка прижали коленом к земле, а правую руку растянули на пне карагача. Раб примерился взглядом, приподнял топор. Гибкая плеть перехлестнула вдруг ему руку, рванула кверху. Топор врезался в песок...
Всадник с полузакрытым лицом сделал знак отпустить вора. Он выехал, видимо, из ворот дасткарта. Сзади на дороге ждал его другой всадник, тоже без отметок на одежде. Надсмотрщик с плоским неприятным лицом, который держал коленом цыганенка, стал кричать, что они по закону наказывают вора. Всякий порядок нарушится, если спускать с рук. Они -- люди Спендиатов и сердце вырвут тому, кто станет мешаться в их дела. Трое здоровенных рабов подступили сзади. Всадник молча поднял коня на дыбы и протянул плетью через все лицо кричавшего. Тот сразу успокоился и стал отступать спиной к калитке. Цыганенка и след простыл...
Поворачивая коня к дороге, всадник бросил быстрый взгляд на ромеев. Башлык сдвинулся в сторону, и сенатор увидел красивое твердое лицо со светлым пушком вокруг рта. Агафий Кратисфен вздрогнул, потер себе глаза, но всадник уже поскакал..
В первый раз он ел белую болотную пшеницу из Индии. Продолговатые жемчужные зерна разбухли и пропитались жиром. В сочетании с сочным мясом и сладкими кореньями они таяли во рту и не отягощали желудка. Как всегда, у персов горами были насыпаны белый и цветной виноград, колотый миндаль, фрукты. Пили выпаренное армянское вино, настоянное на таврском дубе. Рабы бесшумно разносили узкогорлые благородные кувшины с восковой печатью города Двин. На этом вине разорялись когда-то римские кутилы. Персы выпивали его целыми кубками. Обычное вино они тоже пили из золоченых рогов по-варварски, не разбавляя в необходимой пропорции водой. Оттого и произошел скандал...
Когда персидский певец -- гусан -- начал первую по закону песню в возвеличение царя царей, то Фаршедвард Карен, младший брат Зармихра, прыгнул с ложа и вырвал у него из рук чанг для аккомпанирования.
- Имени жугута пусть не слышат благородные стены! -- закричал Фаршедвард и по-арийски мерзко выругался.
Сенатор все понял. Жугутами здесь в поношение звали иудеев. Сыном Ездигерда Первого от иудейки был Бахрам Пятый -- знаменитый прадед нынешнего царя царей. Бахрам Гур, дикий осел, как прозвали его за буйство в бою и в постели. И Гург называли его, что значит волк... Тянет персидских царей на иудеек. Еще предок их Ксеркс Ахеменид влил иудейскую кровь в царские жилы. Эсфирь, как явствует из писания, была ему дороже первого министра. Персы освободили народ божий из вавилонского плена, и особый день в честь персидского царя празднуют иудеи... Стратиг Зармихр сидел прямо, неподвижно. Лицо усмирителя Кавказа было мясистое, широколобое, с солдатскими морщинами у рта. И вправду в нем проглядывало бычье. Эрандиперпат тоже молчал, глядя куда-то вверх. Кроме быка на родовых кулонах сидящих скалились в большинстве тигр и черная пантера. Не видно было ни одного леопарда Михранов. Из знатных людей Эрана не было знаков гирканских Испахпатов, Суренов, Зиков. Молодой Карен продолжал выкрикивать что-то плохое, теперь уже о главном вазирге Шапуре. Непрочно все было в государстве персов.
Маздак — исторический романМориса Симашко, вышедший в 1968 году. Автор предисловия к сборнику произведений писателя «Избранное» З. Кедрина называла данное произведение Главной книгой писателя[1]. Сюжетно роман посвящён времени крушения рабовладельческого строя на Ближнем Востоке, наполненного многочисленными войнами и социальными потрясениями. Как отмечает З. Кедрина, в романе, через достоверное изображение кровавого террора, выражающегося не просто в подавлении революционного движения, но и в изощрённой жестокости убийств ближайших сподвижников Маздака и царя Кавада и нравственном растлении всей их среды, а также в установлении изуверского надзора со стороны специализированных отрядов, которые носят чёрные рубахи, проявляются черты фашизма[2]. В этом плане Кедринская также отмечает потрясающие воображение сцены террора, когда прямо возле подножия трона всё ещё живых сановников протыкают железными крючьями (их тела назывались «нечистыми») и волокут в темницы и тюрьмы («башня Молчания»). Простых же людей, в том числе крестьян и ремесленников, предварительно до опьянения накормив размоченной в вине пищей, топчут слонами или режут, направляя целыми шеренгами под ножи специальных отрядов в чёрных кожаных куртках.
Галина (03.07.2012 - 22:13:43)
Один раз прочесть - и никогда не забыть. История развала страны, который повторили Германия, СССР и другие, считавшие полную свободу убийства благом...
Любезный Друг! Есть счастливая новость: ты избран! Я, жрец и Судья Израиля, последний воин и поэт Леванта, чей род выше родов ныне живущих царей и королей, прямой потомок приемного сына дочери фараона Египта Моше, имевшего высшую степень посвящения и высшую власть, избрал тебя, чтобы приоткрыть твоему взору то, что всегда скрыто от простых смертных. Ты избран из прочих гоим (народов) не в силу твоих достоинств, а по знаку родства и товарищества, потому, что когда-то я породнился с тобой кровью человека пустыни, преступив древние запреты.
Движением руки я раздвину перед тобой тяжелые темно-синие льняные завесы и брошу на стол камни. Не на доски кину я серые, тусклые алмазы в засохшем голубом кимберлите, а на бархат, черный, как ночь над Иерусалимом, сияющие бриллианты совершенной огранки, в которых свет давно угасших звезд.
Золото и бриллианты всегда ценились немеркнущим в веках блеском. Но намного дороже ценились тайные знания, за которые были готовы платить не только золотом, но и человеческими жизнями.
Тот, кто владеет информацией, тот владеет миром. И это правда. Из-за одного слова могут возникать и исчезать царства. Поэтому, то, что я намереваюсь тебе сказать, не имеет цены и я не прошу ничего взамен на свой подарок.
Садимся же на неоседланных арабских коней – свободных, как ветер и игривых, как дети и погрузимся в волшебный мир отражений, где обычное и знакомое вдруг поворачивается тайной, сияющей гранью и поражает воображение.
Чутко прислушиваясь к малейшему движение всадников и весело подчиняясь легкому прикосновению голеней, они промчат нас по удивительному древнему миру и ветер истории будет развевать наши хламиды. Я, Арье бен Моше – Лев, сын Моисея, открою тебе то, что скрыто от взглядов других, как скрыт цветущий луг от взгляда погруженной в крыто свиньи. Мясо ее есть нельзя – всем рылом погружена она в материальные заботы и по анатомии ближе всго к человеку. Вперед!
Мир тебе! Война не прекращается и не прекратится никогда. Ничего страшного в этом нет – это законы присутствия на планете. День побеждает ночь, ночь уступает дню. Зло губит добро, возмездие уничтожает зло.
Я, человек из древнего жестоковыйного ( не склоняющих голову) племени воинов Всевышнего объясню тебе почему я избрал тебя в свой народ и защищал – ты был простодушен до наивности и наивен до беззащитности.
Об этом говорил Иешуа, который пришел не отменить Закон, но объяснить его, о чем сказал в Нагорной Проповеди:
"Блаженны нищие (бедные в крайней стадии) духом, ибо их есть Царство Небесное."
"Блаженны плачущие, ибо они утешатся."
"Блаженны возжелавшие и жаждущие правды, ибо они насытятся."
"Блаженны милостивые, ибо (они) помилованы будут."
"Блаженны чистые сердцем, ибо Бога узрят.
.
"Блаженны миротворцы, ибо будут наречены сынами Божиими."
"Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное."
"Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.
Слова эти были признесены для неутомимых воинов пустыни, избранных Богом себе в народ. В Старом Завете Всевышний говорит, что другим народам было предложено, но они отказались так как уже избрали себе богов. И началась Битва Богов, в результате которой почти все народы признали власть и Силу руки Господа Бога Израиля. Израиль – это не государство, а народ. Государство – это “Земля Израиля”.
Израиль с глубокой древности был рассеян. След его двенадцати колен находили то в Японии, где в древнем синтоистском храме вдруг нашли начертанную на стене надпись на Иврите и, даже показывают могилу Христа. Есть упоминание о Нем в древних тибетских книгах, где описывается Его посещение Тибета. Белуджи и пуштуны – афганские племена, принявшие Ислам, - встают при упоминание имени Моисея, считая Его своим родоначальником. Дюк Редберд, один из вождей канадского племени индейцев Оджибуа, рассказывал мне о древней легенде, почти полностью повторяющей притчу о Христе. 5 миллионов людей, издревне исповедующих иудаизм уже тысячи лет живвут в Индии. Все арабские народы являются сводными братьями евреев по отцу. Проведенные в конце прошлого века генетические исследования в Италии, показали, что итальянцы имеют значительный процент еврейской крови. Мне назвали цифру 80% и сказали, что после этого исследования были засекречены. Это рассказал мне мой друг, венецианский барон, поэт и философ, живущий в Канаде. Он познакомил меня с прелестным парнем, бардом и поэтом Гэрри МакАртуром, прямым потомком короля Артура, в оставшейся в Великобритании семье которого, в старом шкафу валяются древние грамоты и документы рыцарей круглого стола. Мой близкий друг – швейцарский режиссер, Мая Симон, моя однокурсница, внучка классика французского кино Мишеля Симона, имеет в своем роду Жанну Д`Арк, германского посла и композитора Мендельсона. Это древняя европейская аристократия, люди образованные, милые и скромные, работающие, как правило, в искусстве. Грузинские цари из рода Багратиони происходят из дома царя Давида, что отражено на их гербе. Документальный фильм о живущих в Европе представителях этой династии, снимал в Испании и Франции сын моего друга из княжеского кахетинского рода, имеющего родственные связи с Багратиони. А его отец, академик, работал на Мосфильме и был профессором ВГИКа.
Чтобы владеть информацией, надо иметь хорошую память. Слету на десятки лет запоминать факты, имена, события и легко доставать в нужный момент – без компьютера и картотеки – имя и образ человека, имена и биографии всех его родных, знакомых и друзей, сказанные им слова, совершенные им поступки. Обладая таким взглядом на мир, ты можешь видеть, словно на ожившем глобусе, все былые и нынешние события и, если сочтешь нужным, осторожно вмешиваться в них, не нарушая их хода. Об этом хорошо написал когда-то Булгаков в романе “Мастер и Маргарита” - единственный русский писатель, который понял смысл написанного евреями и уловил дуновение иудейской пустыни на пыльных московских улицах.
Понимание власти у евреев и гоим - речь не о Березовском и Ельцине – различно. Знаменитый царь Соломон мог познакомиться на винограднике с бедной девочкой Суламифью и придти к ней в ее каморку, чтобы возлечь на ее ложе. Великолепно написал об этом Куприн в рассказе “Суламифь”. Римляне, считавшие императора богом испугались Иешуа, который объяснял на площадаях, что Бог – Отец наш – един и царство его не в Риме и все происходит по Воле Его. Если бы Пилат, которому об этом донесли, не приказал Его распять, распяли бы Пилата.
В Мцхета, в древней столице Грузии в то время жил старый еврей, по происхождению коэн (жрец), с ним была его сестра. Когда весть о римском суде над Христом достигла Грузии, древней страны, одной из первых принявших христианство, сестра попросила его: Говорят, что Он – очень хороший человек, раввин. Страна оккупированна римлянами, они хотят Его убить за отказ признать императора Богом. Пойди домой, поговори с Судьями - членами синедриона , коэнами – может есть возможность Его спасти? Брат послушался ее и отправился в Землю Израиля. Через какое-то время он вернулся и передал ей рубашку Христа и сказал: мы пытались сделать все возможное. Но они Его убили. Мне отдали Его рубашку -храни ее. Он действительно был прекрасным человеком и призывал народ к добру, но война есть война и его убили варварской персидской казнью – распяли.
Потом старик умер, умерла и его сестра. Она завещала положить ей в гроб рубашку Христа. На этом месте стоит древняя церковь, на стенах старинные фрески, рассказывающие эту историю. На полу каменные плиты с именами грузинских царей Багратиони из рода царя – пастуха Давида: там они завещали хоронить себя. Посредине этого небольшого храма стоит простое деревянное кресло, скорее стул – трон патриарха Грузии. По счастью, большевики не успели уничтожить эту церковь, как уничтожили многие церкви в России.
Имеющий уши, да услышит. Уже давно никто не оспаривает существование Ноосферы, обозначенной гениальным Вернадским. О ее существовании жрецы высшего посвящения знали тысячи лет назад. Доступ к знаниям был жестко ограничен – идет война, знания – это оружие. Пожар, в котором во Вторую мировую войну погибли миллионы евреев имел еще один впечатляющий результат: было сказано слово. Энштейн пришел к Рузвельту и сказал, что надо делать атомную бомбу. Президент США его услышал. Только быстрая капитуляция избавила Берлин, Мюнхен или Франкфурт от судьбы Хиросимы. То, что американские евреи ценой своей жизни передали Советскому Союзу секрет бомбы, спасло Москву и Питер от судьбы Мохенджо Даро.
В древней китайской книжке (Дзен) “ Ослы не выдерживают пинка слона-дракона” о том, что знания защищены, написано: “кто скажет – не знает, кто знает – не скажет”
Через триста лет после убийства Христа, когда все дороги империи были уставлены крестами с распятыми христианами, а в Колизее травили христиан дикими зверями, римляне приняли христианство и отделили Ватикан от государства, чтобы сохранить власть над миром. Он поняли, что высшая власть – это не пиры у Трималхиона, о чем с прелестным юмором писал Ювенал, не корабли, груженные виссоном, слоновой костью и рабами, а, как написал Толстой: добровольное подчинение одного человека другому.
Но до этого понимания потомкам неандертальцев, населявшим дикие леса Европы еще предстояло дойти через безумие аутодафе Святейшей Инквизиции и шутовские по форме и трагические по смыслу книги Шарля де Костера, Сервантеса и Свифта, через живопись Босха и Брейгеля. Стезя Духа и стезя Материи постоянно соревновались, сортируя людей на тех, кто хотел строить Храмы, как тамплиеры и тех кто хотел получить куски золота, монеты и предметы из драгоценных камней и металлов, чтобы оплачивать свою иллюзорную власть над миром. Для них золото было не средством, а целью. Но главный секрет был для них непостижим – этот вечный металл, эти сверкающие камни – не цель и не средства, а поражающие воображение соблазны. Не зря в мудрых народных сказках они всегда в конце превращаются в золу. Власть над миром, для нормального человека – это не акры и гектары с работающими на полях крестьянами, где все, по словам Кота -в-сапогах, принадлежит синьору Карабасу, а огромная нравственная ответственность, тяжелая ноша. Ты не имеешь права на ошибку, не имеешь права на обычные страсти и маленькие, “человеческие слабости". Ты знаешь, что они непростительны, даже в помыслах. Даже отказаться от ноши нельзя и снять с себя свой крест. Сказано: – уничижение паче гордости. Один из самых тяжелых грехов – гордыня, в сложной категории морально-этических еврейских императивов, считался меньшим грехом, чем уничижение. Разумееется не все евреи это понимали или задумывались над столь сложными вещами, но ведь и не все цыгане воруют полотенца, и не все украинцы принимали участие в в глубоко законспирированной национально-освободительной борьбе за разрушение империи и освобождение Украины.
Я узнал некоторые детали уже в Канаде, когда меня нашел в середине 90-х мой старый приятель московский артист Ваня Высоцкий. Ваня, который с Лешей Зайцевым был известен московской богеме тем, что они вдвоем играли пьесу абсурдиста Пинтера “Сторож”, вдруг оказался украинцем, солдатом подпольной организации сопротивления и знатоком поэзии. Он читал в украинской громаде стихи на хорошем литературном украинском языек, собирая полные залы. На вопрос: - А куда ты тогда пропал? - он сказал, что КГБ вышел на его след и люди, отвечавшие за его работу, быстро вывезли его в Болгарию и помогли получить в Софии квартиру, когда ему стал грозить арест. И тут словно пелена упала с моих глаз и, немного повисев на кончике бержераковского носа, упала на пол. Теперь картина была полной и стала ясна цель абсурдной политики “государствкенного антисемитизма”, которая подложила под плоский старый зад режима проверенное для уничтожение империй средство – войну с евреями.
От людоедских сталинских попыток передушить евреев в стране, как хорек в курятнике, вооружение арабов и развязывание войны на Ближнем Востоке имело хорошо объяснимую – с точки зрения руководства украинским Сопротивлением – цель: натравить евреев на СССР. О том, что можно достукаться до небольшой Хиросимы думать не хотелось. Но, убрав из руководства страны грузин и их кавказских несентиментальных товарищей и взяв власть, группа устранила из нее русских, которым долгое время просто в голову не приходило, что большое количество вполне себе русских Ивановых и Петровых – на самом деле давно внедренные оперативники национального украинского Сопротивления. Когда, наконец, дошло – империя с полным трюмом грязной забортной воды уже прочно сидела на камнях. Среди толпившихся оттесненных от кормила ( кормового весла) русских вельмож, потрясенных таким неслыханным коварством, произошла небольшая подковерная революция и “днепропетровскую мафию” отправили на свалку истории под крики Гдляна и Иванова о злоупотреблениях и воровстве. Это было смешно – воровать предстояло сотнями миллиардов и тысячами тонн. Но руский медведь всерьез обиделся и сделал уверенно идущей другим галсом Украине прощальный подарок – Чернобыль. Как всегда немного переусердствовали – из четвертого котла выскочил боевой плутоний и досталось не только Украине, но и ни о чем таком не думавшей и тихо себе выращивающей картошку Белоруссии и – в первую очередь – России. Послке майских праздников, когда Горбачев послал людей на демонстрацию под радиоактивный дождик, на Украину отправилась группа ученых закрытых научных институтов МО СССР с заданием выяснить детали. Вернувшись, группа передала Горбачеву засекреченный сразу доклад о последствиях. В течение 200 лет сухими словами армейского протокола- говорилось в докладе – на территории “братских славянских народов” полностью исчезнет вид человека разумного и все порастет быльем. Что-то возражать было бесполезно – лавку надо было закрывать. - Увози детей. - сказали мне очень компетентные знакомые в широких лампасах и посвятили в нюансы: - все опять было просто, как полено: оружейный плутониий, обладая большим удельным весом, выскочив из котла, через грунт осел на скальные породы, над которыми текут грунтовые воды – любой, кто учился в школе помнит про “круговорот воды в природе”. Отравление системы водяных артерий, питающих все живое на планете – конец. Периода полураспада боевого плутония - каждый может найти в Интернете – сотни тысяч лет. Кроманьонец из Африки пришел в Европу, где неандертальцы увлеченно ели поедом друг друга, 30 тысяч лет назад. Шанса не было, лавку предстояло закрывать, предварительно ликвидировав все, что можно конвертировать в камни, драгметаллы и доллары. Настырным украинцам подписали развод, с которым они носились 300 лет, как с писаной торбой – все это уже не имело значения. Для простаков началась борьба Ельцина с Горбачевым, Руцким и Хасбулатовым, общество “Память” выплюнуло из своих недр РНЕ, глупый Осташвили лез в петлю, выполняя устаревшую инструкцию партии по организации погромов, хоругвеносцы и фашисты, опереточные казаки с оловянными георгиевскими крестами, крики чумовых совков: Ельцин! Ельцин!, которые радовались пьянице, как дурак, засунувший в жопу баклушу. Двухметровый генерал Коржаков, сурово сжав челюсти, прикрывал жизненно важные органы народного избранника (живот) “бронированным” кейсом с бутербродами. Но стрелять никто не хотел, о чем сейчас неимоверно жалеет целое поколение, крепкое задним умом и привыкшее “сначала пернуть, потом оглядываться.” Правда, чаще всего неприятна. Это – очень горькое лекарство. Но знать – лучше, чем не знать и я говорю тебе правду. Она известна единицам и они старательно держат язык за зубами. “Зацени!”. Теперь ты видишь, какие игроки играли на твоей стороне поля, незримо присутствуя в твоей команде. Я считал землю многострадального хазарского каганата зоной своих интересов и защищал населивших ее древлян, полян, кривичей и оболтусов от них самих, пока не увидел в конце своего жизненного пути завал из полусгнивших стволов и ржавую вагонетку. Тогда я решил попрощаться и послать им прощальный привет от старого рыцаря Леванта, немца по воспитанию, русского по культуре, космополита по образу мысли и чувств, поэта и клоуна, слуги Предвечного.
Запрет смешиваться с гоим (другими народами) происходил из древнего ужаса относительно возможности допустить в кровь своего племени кровь тех, кто внешне ничем не отличался от людей, был даже привлекателен, но человеком, в полном смысле этого слова не являлся. Вспомним: Хам был евреем и имя соплеменника евреи сделали нарицательным. Что столь чудовищного он сделал, что тысячи лет этим именем теперь все обозначают кретинов? Посмеялся над наготой отца, который во время сна в шатре, раскрылся. Каин убил брата. Почти все колено Вениаминов было убито другими евреями за то, что их молодые люди изнасиловали рабыню проезжего и она умерла. Среди евреев вы можете найти сколько угодно дураков, аферистов, болтунов и, даже, изменников, но за многие тысячи лет ни одного людоеда. Боялись получить в семье такого родственника: пока все хорошо – душа общества, замечательно танцует фрейлехс и играет в шашки, но чуть прижмут обстоятельства – съест. Все древние народы знали эти качества и антсемитизма или конфликтов с евреями у них не было. Умные персы 2500 лет хранят гробницу царицы Эстер и ее дяди Мордехая, который с разрешения царя вырезал почти всех юдофобов Персии.
Основные страсти веками кипели около Кавказа, к скалам которого разгневанные боги приковали Прометея, за то, что передал людям Огонь – древний символ знания, вечности и власти.
Захват Кавказа русскими царями имел множество причин, как и несостоявшийся захват Византия. После выхода из кампании имама Шамиля, война, на какое-то время притихла, чеченцы из Дикой дивизии охраняли царя, царь ездил на гнедом кабардинце, всегда помня, “что сухая ложка горло дерет” и не скупился на деньги, награды и подарки. Но чеченцы не могли простить дагестанцу Шамилю, что после 25 лет войны он устал.
В мире существует аристократия крови, аристократия денег, аристократия власти и аристократия духа. Самая жалкая – аристократия денег. Хуже только аристократия власти. Аристократия крови давно отошла в сторону, наблюдая спектакль не опасаясь топора “простого палача из народа”. Аристократия духа иногда вынужденно вмешивается, когда очередные ефрейторы разжигают очередной костер. Иногда достаточно вовремя сказать нужные слова нужному человеку. Или подумать. Мгновенно выстреливающие в ноосферу протуберанцы поднимают такой вихрь, что бесчисленные причинно следственные связи могут быть объяснены только притчей про раздавленную бабочку или чайку по имени Джонатан.
Поэтому, пока прилетающий в обеденные часы орел ежедневно питается печенью Прометея, а “Арго” везет на родину “золотое руно”, мрачные нистары с отстутствующим взглядом, прядут, как Парки, сложную нить своих мыслей, решая на чьей стороне будет очередная победа в очередной войне. Жертв оплакивают и постоянно пересчитывают после победы – на войне, как на войне. Вначале всегда предупреждают. Потом пытаются помочь и вывезти с поля боя. Потом составляют списки самых упрямых или недоверчивых и веками канторы оплакивают их звонкими рыдающими голосами.
Руно – руническая надпись на пергаменте ( шкуре барана) – обещала очередным заморским плохишам власть над миром. Когда Александр сошел с коня и встал на колено перед жрецом, вышедшим ему навстречу из Иерусалима ( высшего тайного городв в переводе с греческого Флавия). Веселая македонская братия потеряла дар речи. Когда его потом они спросили, почему он так поступил и зачем увел их от стен города, хотя они пришли его захватить и разграбить, он сказал: за несколько дней до этого я увидел сон. Мне приснился старик в белой одежде. Он улыбнулся и сказал: Скоро увидимся. Из ворот вышел именно он. Я его сразу вспомнил.
Что он тебе сказал? - закричали солдаты.
Он сказал: уводи отсюда своих [гопников]приятелей, сынок. Я не такой дурак, чтобы не послушать человека, который может приходить к тебе во сне.
У мировой базы данных есть для каждого коды доступа. Это сложный ключ, который никто никогда не сможет подделать. Называется он - “карма”. Как не каждый сперматозоид может взломать яйцеклетку - Судьба, уже на стадии превращения одной из неисчислимых потенций в кластер жизни, строго определяет все, исключая случайность программы – так и допуск к информации строго граничен и, подчиняясь этим законам я могу говорить только то, что могу. В Хаосе, одним из основных принципов которого является Свобода, допускаются множественные модели развития, превращаясь, в точках бифуркации, в множественные реальности. Чародеи и маги иногда пытаются вздействовать на этот процессс, поэтому чародейство и волшебство запрещены. Но жрецы высшего посвящения не оказывают на события непосредственного воздействия, что нарушило бы принцип свободы выбора и разрушило законы [теории] игр, закономерности хаотического движения, правила больших чисел, синхронности ( вспомним чайку Джонатана), сложные правила относительности времени и многомерности пространства. И те, кто по кармическим законам имеет право пророчествовать, иногда могут совершать непонятные и необъяснимые вещи, от которых клинит профанов. О степени допуска никогда никому не сообщают.
“И вы отличите Моих Пророков от лже-пророков по тому, что Пророчества Моих Пророков сбываются.”
То есть опыт подтверждается экспериментом, как в физике и лучше не экспериментировать – голову оторвет. Помните: “тоже мне, Бином Ньютона!”.
Очень советую увлекающимся политикой, прочитать опубликованное (недавно) за этом сайте интервью профессора Пивоварова.
rezumeru.org
Академик Пивоваров: «Современная Россия — это сталинская Россия»
В Москве наш корреспондент Владимир Ханелис взял интервью у российского историка, доктора политических наук, профессора, академика Российской академии наук, директора (с 1998 года) Института научной информации по общественным наукам, члена научного совета при министерстве иностранных дел Российской Федерации, заведующего кафедрой сравнительной политологии
факультета политологии МГУ (с 2010 года) Юрия Пивоварова.
Он автор более 500 научных работ по политической науке, истории и правоведению.
Родился в 1950 году в Москве. Окончил Институт международных отношений.
— Как понять ваше высказывание: «Хорошо здесь никогда не будет...»?
— Может быть, это не до конца стилистически выверенная, неосторожная фраза. Но я с большим пессимизмом отношусь к рассуждениям (русских и нерусских), что Россия станет какой-то новой, принципиально другой, лучшей страной... Нет.
По указу президента Медведева в следующем году Россия будет праздновать 1150-летие. Это немалый срок. Страна сформировалась, прошла свой путь. К этому нужно относиться с уважением. Что-то кажется западному человеку в России нонсенсом, что-то его поражает, он удивлен дефицитом чего-то... А я отвечаю: нет, господа, это и есть главный, нормативный русский путь. Я всегда в этом случае привожу слова австрийского правоведа начала XX века Георга Елинека о нормативности фактического. Например, то, что называли в советские времена «нарушением соцзаконности», было, напротив, нормативностью этого режима. «Мочить» людей, как любит говорить наш премьер-министр. Так и русская история — со всеми ужасами и не ужасами — она нормативна. Надеяться на то, что Россия вдруг — оп! — превратится во что-то другое, бессмысленно. В России никогда так уж хорошо человеку не было. Да, вот у нас так...
— И еще одна ваша фраза: «Старая русская история закончится, когда Россия потеряет Сибирь и Дальний Восток...» А что с Северным Кавказом? Кенигсбергом-Калининградом?
— Все привязались к этой фразе...
— Уж очень она колоритна...
— В Интернете идет сбор подписей, чтобы посадить меня за эту фразу «как изменника Родины и врага народа». Что я имею в виду? Я совсем не желаю своей стране терять территории или приобретать новые. В Сибири и на Дальнем Востоке идут процессы депопуляции. Население уменьшается. Люди умирают, люди уезжают. Даже и не в этом дело — там происходит, если так можно выразиться, выход за пределы социальности... Плюс проблемы «китайских дел»...
В историческом будущем Россия, возможно, не сможет удержать Сибирь и Дальний Восток. И речь не идет только о военном аспекте. Открываешь газету и читаешь, что водные и энергетические ресурсы Сибири, Дальнего Востока славно работают для осуществления 12-й пятилетки Китая.
Наш институт сотрудничает с Китаем. Я часто бываю там. Мне нравится Китай. Но... это другой мир, другая культура, цивилизация. В этом есть некая опасность. «Свято место пусто не бывает». По статистике ООН, треть разведанных минеральных ресурсов находится в Сибири и на Дальнем Востоке. А не разведанных? Никто не знает. Удержать эти потенциально богатые районы можно только большой численностью населения, очень живой социальной, хозяйственной деятельностью и прочее, и прочее.
У меня есть ощущение, что всем этим Россия не может обеспечить Сибирь и Дальний Восток. Она не может обеспечить этим «прочим и прочим» даже районы до Урала...
Говорю это потому, что я русский патриот. Не в том смысле, что она – лучшая, а смысле, что она – моя. Нужно сделать все, чтобы как-то сохранить в этих paйонах наше присутствие... Может быть, Россия выйдет из периода упадка, начнутся нибудь другие процессы, и вложили русские в Сибирь и Дальний Восток за 350 своего присутствия немало.
Мною движет и инстинкт патриота, и инстинкт хозяина (по отношению к стране), чтобы она, если уж нельзя удержать территории, извлекла из этой ситуации как можно больше пользы – исторической, экономической, социальной и т..д.
Нужно быть реалистами. Нужно готовиться не только к наступательным, но и оборонительным войнам. Товарищ Сталин ошибся. Oн готовился только к наступательной войне, а пришлось вести оборонительную.
— Значит, вы согласны с Суворовым (Резуном)?
— Суворов все очень точно описал, но интуитивно. Сейчас историки и архивисты доказали: Сталин готовил
наступательную войну. Удары должны были быть нанесены в августе 1941 года в районы Южной Польши, Восточной Пруссии, Будапешта... Но Гитлер начал войну 22 июня. Плана оборонительной войны не было. Начали «импровизировать» на ходу и «доимпровизировались» до Москвы.
Что я имею в виду, говоря о стратегическо-оборонительном варианте по отношению к Сибири и Дальнему Востоку? Пока еще не поздно, пока еще есть покупатели, – попытатьс:я продать все, что еще можно продать. И тому покупателю, кто не съест с потрохами...
— Кто же не съест с потрохами? И Китай съест, и Япония, и Корея...
— Я сторонник западного варианта — норвежцы, канадцы и т. д. Все-таки Россия — часть христианской цивилизации, хотя и особая. Мы — белая раса, хотя я не расист. Об этом всём не надо громко кричать. Об этом нужно думать.
Пока не создано всемирное правительство (о нем писал еще Кант), а я сторонник такой идеи и, думаю, человечество к этому придет, Россия одна не справится с управлением огромной сокровищницы — Сибири и Дальнего Востока.
Александр Невский, стоявший у истоков русской стратегии, считал, что нужнс идти отдаваться на Восток, а не на Запад. На Востоке могут убить, но все мы там будем, а на Западе душу отнимут — и поехал в Золотую Орду. Я не Александр Невский и считаю, что худо-бедно, но нужно идти на Запад. Так нас учит история. Но... Россия Западу и на фиг не нужна. Она для него, для американцев, одна из средних региональных стран. Однако это уже совсем другая тема...
— Как же будет называться эта страна — без Сибири и Дальнего Востока?
— Не знаю. Может, Россия, может, Нероссия. Не хочу думать об этом...
— А что с Северным Кавказом, Кенигсбергом-Калининградом?
— Ничего об этом сказать не могу. Но я был в университете в Ростове-на-Дону, там у меня много замечательных друзей, интернациональная компания, европейского склада люди, они считают, что Северный Кавказ Россия потеряет.
Вот Александр Исаевич Солженицын предлагал Северный Кавказ отдать, а между ним и Россией вырыть ров. Но это, сами понимаете, фантазии художника.
О Кенигсберге... Когда-нибудь, возможно, Россия его потеряет. Но пока никто не рыпается. Как есть — так есть.
Чтобы завершить тему территорий, скажу — когда распался Советский Союз, я подумал: а может быть, это шанс для России? Как разделение Германии дало шанс ФРГ стать таким государством, каким оно стало. Ведь до раздела Германии ее восточная часть была лучше развита, чем западная. Наше Поволжье, я мечтал, станет нашей Рейнской областью, Самара — Дюссельдорфом, Нижний Новгород — Дортмундом и т. д. Кстати, все эти города Поволжья в начале прошлого века переживали расцвет — в архитектуре, хозяйстве, быте...
Главные проблемы России, на мой взгляд, это не Сахалин, Камчатка, Дальний Восток и т.д. Это «обезлюдивание» страны, сотни заброшенных деревень, население которых всосали Москва, Питер, другие крупные города; это разрушение системы здравоохранения; социальной поддержки населения... Ладно. Можно еще долго перечислять главные проблемы России.
— Вы сказали, что «нужно уходить от Ленина». А куда?
— Это метафора. Ленин, как ни странно, фигура, с которой связана вся моя жизнь. Моя бабушка из известного дворянского рода Вилъяшевых (по второму мужу, тоже видному коммунисту, Кобылянская) была xopouio с ним знакома. Вернулась она из Швейцарии в Россию в «пломбированном вагоне». Похоронена на Новодевичьем кладбище. Я вырос на коленях вдов Дзержинского, Войкова... К нам в дом приезжали, ночевали возвращавшиеся из лагерей люди. Я слушал их рассказы. Поэтому в восемь лет стал законченным антисталинистом и антикоммунистом. Но в семье был культ Ленина. До восемнадцати лет Ленин был для меня заместителем бога на земле. Потом, повзрослев, к этому гражданину, к этому господину, мое отношение изменилось, но интерес остался.
Когда меня иногда спрашивают: кто хуже, Ленин или Сталин? Я отвечаю: Сталин просто бандит, уголовник. Мясник, которого нужно было поставить к стенке, как и Гитлера. Все. Точка. Остальное мне неинтересно.
Ленин интеллектуал. Вернее, Ленин — тот позор, до которого может дойти русский интеллектуал. Это гениально угадал в «Бесах» Федор Михайлович Достоевский.
У меня есть сборник писем Ленина к родным, выпущенный в 1924-1925 годах его сестрой. Читая их, видишь, как от нормального 21-22-летнего талантливого человека из новодворянской семьи до 50-летнего мужчины происходит деградация, разложение личности. Как от молодого человека, любящего маму, интеллигента, рождается то, что родилось. Виден его абсолютный цинизм, безжалостность, «все дозволено».
Ленин все это «заквасил», а Сталин приспособил для народа, развил. Сталин — это народность. Он народный герой. Посмотрите в окно — там же до сих пор сталинская Россия. Нет никакой царской, горбачевской, ельцинской России. Ельцинская Россия — это Рублевка, а от горбачевской один «Фонд Горбачева» остался... Так, как современную Францию создал Наполеон III, а не Наполеон I, так современную, советскую Русь создал Сталин (с помощью ленинской «закваски»).
Недавно я написал статью «Советская посткоммунистическая Россия». Она вот о чем. От коммунизма Россия легко отказалась. От этих всех идеологий, партий, райкомов, горкомов. Оказалось, что все это — фигня. Но Россия осталась советской. Не по форме власти, а по типу власти и общества.
Товарищ Брежнев был прав, произнося слова какого-то из своих спичрайтеров, что в новом советском обществе создана новая историческая общность — советский народ. Я сам — советский человек. В институте, которым я руковожу, около тысячи душ. Он самый большой научный гуманитарный институт в России. Все его сотрудники: русские, украинцы, евреи, армяне, азербайджанцы, корейцы — советские люди. Этот феномен описывали и наши, и зарубежные социологи. Вот от такой страны, от такого человека нужно уйти. От такого метафорического Ленина нужно уйти.
Нужно бороться с Лениным. Ленин — демиург этого режима. Это он — безусловно, человек номер один XX века, во всяком случае для России, — гениальностью своей, разрушительной гениальностью, разрушительным цинизмом приостановил другую возможность для России. Я глубоко убежден, что Россия начала XX века имела две возможности развития. Она избрала худший вариант. Почему — другой вопрос.
При Александре III и Николае II Россия сделала колоссальные шаги вперед. Последнего русского царя не любят. Действительно, не гений, не герой, но он же практически позволял делать все что угодно. Нас учили в школах, что первая революция в 1905 году была неудачной. Неверно — удачной. Началось развитие демократии, парламентаризма, начался экономический подъем... Это стало возможным, потому что между сторонами был заключен компромисс, а не смертоубийство. В этом удача первой революции.
Меня оскорбляет наличие всех этих ленинских проспектов, памятники Ленину, фильмы о Ленине. Это суицидально для нашего народа.
— Исполнился ли, на ваш взгляд, план обер-прокурора Синода Победоносцева: «Треть российских евреев следует уничтожить, треть ассимилируется, а треть эмигрирует» ?
— Я этого не знал, хотя Победоносцева читал, изучал... Но так получилось. Так получилось... Я не мистик и не религиозный мыслитель, но помню, еще в детстве прочел у Бердяева, что его сделало немарксистом (сперва этот русский аристократ был марксистом) — судьба еврейского народа.
Я вообще, честно говоря, не понимаю, и в этом смысле я — типичный герой Достоевского, как после всего, что произошло с евреями, возможно оправдание Бога? Если даже волос с головы человека не упадет без Его воли... Возможно, судьба еврейского народа — прообраз судьбы всего человечества...
...Единственный раз в жизни, в 1987 или в 1988 году, в метро, я чуть не умер, читая литературное произвел ние. Мне было 37 лет, здоровый мужик, занимался спортом, плавал. Со мной случи ся сердечный приступ, когда я читал роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Гроссман великий писатель. Соженицын у него «украл» (не забудьте поставить кавычки) Нобелевскую премию по литературе.
Я читал рассказы Шаламова; читал как германист много специальной литературы, но сердечный приступ у меня случился, читая Гроссмана, не понимаю — за что? Как это стало возможно?
Когда-то я долго работа в Баварии, ездил там в поезде. Люди сидят, читают газеты, за окном мелькают пейзажи, станции... И вдруг — Дахау! Едем дальше, ничего, все спокойны, приезжаем в Мюнхен.
У меня в Берлине много коллег, друзей, знакомых. Вс чаще они говорят мне: «Знаешь, Юрий, конечно, мы. немцы, делали страшные вещи. Но надо учитывать и то, сколько мы, немцы, спасли евреев. Некоторых казнили за помощь евреям». Меня эти разговоры ужасают. Меня ужасает охрана (иногда это даже бронетранспортеры, в которых сидят крепкие немецкие парни) — возле берлинской синагоги. Не возле православной церкви, мечети, буддийского храма — только возле синагоги.
В Венгрии, из которой я недавно вернулся, происходят гонения на евреев. Я сопредседатель Российско-Венгерской комиссии историков. Меня назначили, я ведь не унгарист. У меня в Будапеште много друзей евреев.
Социалисты, они недавно были у власти, симпатяги, веселые жулики, дунайские прощелыги. Но им на смену пришли суровые ребята. В Венгрии сейчас раздаются крики: «Мочи евреев!». Конечно, я надеюсь, что Европейский Союз, НАТО им не позволят развернуться.
А Россия... В России всегда слово «еврей» было так же неудобно произносить в обществе, как и слово «член». А если его и произносили, то вполголоса. Россия, не забывайте, страна антисемитская... Это я так, на всякий случай...
Я и не забываю... Какая судьба ждет евреев в России?
Такая же, как и русских...
27. Ула. Вечный двигатель
Превозмогая ватную слабость ног, я пошла к троллейбусной остановке. Кружилась голова, тонкий пронзительный звон от бессонной ночи переполнял меня. Но я поборола себя – я отправилась в дом, до которого езды семь минут. И вся выброшенная прошлая жизнь.
Как сказал Эйнгольц – я не боюсь уехать, я боюсь войти в этот дом. До порога ты еще вместе со всеми – униженный, нищий, немой, но все-таки тебя согревает иллюзия защищенности в толпе, мечта о незаметности в стаде, тщетная надежда на силу оравы.
Переступив порог, ты сделал шаг в сторону из конвоируемой колонны. Ты один. И по закону караульная машина имеет право стрелять без предупреждения. Раньше шаг в сторону считался за побег. Сейчас изменился устав конвойной службы – нарушителя изымают из строя, колонна уходит дальше, шагнувший в сторону оказывается один на один с машиной.
Машина молчит. Нарушитель и сам знает, что надо делать – эту нехитрую науку выучивают с рождения. Сесть на снег! Руки за голову! Не переговариваться! Вещи бросить в сторону – на этап разрешается смена белья и сегодняшняя пайка!
Сидят на снегу смирно. Молчат. Ждут. Несколько месяцев. Год. Пять лет.
Молчать! Руки за голову! Молчать! В штрафной изолятор! В карцер! В БУР!
Со стороны кажется, что машина караульной службы задумалась. Привыкшая не рассуждать, а выполнять, она многого сейчас не понимает. Раньше за такое нарушение полагалось стрелять без предупреждения. Сейчас многим нарушителям вдруг приходит помилование, и их приходится почему-то выпускать за зону, за колючку – на волю! Машине это непонятно – что изменилось? Там – на воле? Или здесь – на этапе? Или – страшно подумать – в ней самой? В машине?
Но я уже переступила порог, прошла по серому безлюдному коридору и постучала в дверь с картонной табличкой «Инспектор ОВИР Г.Н. Сурова».
В небольшой комнате, уставленной картотечными шкафами, сидела за письменным столом молодая женщина. На ней был серый милицейский мундир с капитанскими погонами. От волнения я не могла рассмотреть ее лицо – оно слоилось, распадалось, бликовало, как разбившееся зеркало.
– Слушаю вас, – сказала она мягким негромким голосом.
– У меня вот приглашение, – протянула я конверт.
Она взяла конверт, ловко вынула из него бумаги, пробежала быстро глазами, обронила своим равнодушным негромким голосом:
– Это не приглашение. Приглашение бывает в гости. А у вас вызов. На постоянное место жительства в государство Израиль. Это совсем другое дело…
Она делала ударение на конце слова – Изра-Иль.
– Хорошо, – согласилась я. – Какие нужны документы?
– У вас паспорт с собой? Дайте-ка посмотреть…
Она взяла мой паспорт и так же ловко, как бумаги из конверта, опустила его в ящик стола.
– Для получения разрешения на выезд на постоянное место жительства в государство Изра-Иль нужно много документов, – вымолвила она значительно, но так же негромко.
А я, наконец, рассмотрела ее лицо. Инспектор Г.Н. Сурова получила его наверняка вместе со своей аккуратной формой на вещевом складе. В квитанции значились пуговицы, глаза, погоны, рот, отдельно звездочки, отдельно маленькие острые зубы, фуражка-каскетка, белесые, стянутые в пучок волосы.
Опытная медсестра приемного покоя лепрозория. Уже выступившие на мне бугры, пятна и язвы не вызывали в ней никаких чувств. Обычный случай проказы. Не ее дело решать – есть на это специалисты, они скажут. Нужно будет – отправим догнивать, понадобится – подлечим, способы имеются, если скажут – отпустим.
– Идите в коридор, подождите, я вас вызову, – сказала Сурова. Равнодушное лицо, слежавшееся по швам на интендантском складе. Ловкие пальцы. Пелена безразличной жестокости в бесцветных жестянках глаз. Паспорт в ящике, вызов на столе. И сама я уже не в сером коридоре, а в картотеке. Как все находят себе место по душе! Ни одной скамейки, ни одного стула. Сидение успокаивает человека, даже если он прокаженный. Пусть лучше ходят. И думают. И сколько я ни старалась переключиться, не думать о том, как инспектор Сурова заполняет на меня карточку, списывает с паспорта мои данные, звонит куда-то по телефону, проверяет меня, узнает – нет ли подвоха, достаточно ли глубоко я засунула палец в шестерни этой бесшумной устрашающей караульной машины, – я не могла не думать! Не могла не представлять себе бесчеловечную громадность этой машины.
Я прошла до конца коридора, на серых стенах которого висели огромные плевки запрещающих распоряжений, повернула назад и промерила коридор шагами до тупиковой двери с табличкой «вход воспрещен», снова развернулась и пошла к выходу, назад – до запрещенного входа, поворот, снова по коридору, и по мере роста моего волнения темп ходьбы все возрастал. Машина уже захватила меня и поволокла. Она работала бесшумно и неотвратимо. Ровно и сильно питалась топливом нашего ужаса. Как давно ее построили – задолго до моего рождения! Мы и умрем много раньше нее. Все. Вечный двигатель.
Вот он – заветный двигатель, который пытались сделать возвышенные умы. Он уже уцепил кусок моей плоти и гоняет меня по серому коридору. Вечный двигатель. Его запустили и сделали движение вечным потому, что, в отличие от возвышенных умов, неслыханную энергию приложили не к дурацкой механической конструкции, а к людям – к каждому по отдельности и собранным в толпу.
Скрипнула дверь, Сурова вышла из кабинета, я вздрогнула и невольно подалась к ней, но она прошла мимо, глядя сквозь меня на пятна запрещающих и указующих распоряжений. Она отправилась в дальний конец коридора и скрылась за дверью с надписью «вход воспрещен». Может быть, там сидят не капитаны, а сержанты – санитары лепрозория?
Я сделала еще петлю по коридору – туда и обратно, затаив дыхание, остановилась у таблички «вход воспрещен», но там было тихо и голосов санитаров не слыхать. А может быть, не санитары? Может быть, там старший эпидемиолог – майор? Рассматривает направление в лепрозорий, прикидывает, какие мне нужно еще сдать справки-анализы для окончательной изоляции-госпитализации?
Кто вы – люди, обслуживающие вечный двигатель? Конструкторы небывалой машины допустили ошибку, поручив ее обслуживание вам, а не автоматам. Они думали, что ваша корыстная заинтересованность в существовании машины и есть порука вашей преданности и добросовестности в эксплуатации машины. Это было ошибкой.
Вы уже попортили вечный двигатель, он время от времени дает сбои. То, что я стою в этом коридоре, что я сама засунула руку в страшный зев машины, – это ее сбой.
Вы внесли в работу машины низменные страстишки вашего характера и обычные людские пороки. От огромной нагрузки в ней растянулись приводные ремни, поржавели от крови шестеренки, коррупция замаслила фрикционы, скрипит песок лени в буксах, упало давление поршней жестокости в цилиндрах несвободы, металл конструкции устал…
Из воспрещенного входа вышла Сурова и кинула мне негромко:
– За мной…
У меня взмокли ладони и сильно дергалось веко. Я хотела усмирить его, прижимая глаз рукой, но веко дергалось в горсти судорожно и затравленно, как пойманный воробей.
Сурова четко печатала шаги передо мной, и у меня останавливалось дыхание, когда я смотрела на ее искривленные тонкие колени и сухие длинные мешочки икр под серым обрезом форменной юбки.
Насколько от нее зависит – пощады она мне не даст.
Ах, как чудовищно сильна еще машина! Вечный, вечный двигатель. Больше моего века…
Равнодушным голосом, без интонаций, Сурова сообщила:
– Для надлежащего оформления вашей просьбы о выезде на постоянное местожительство в государство Изра-Иль вам необходимо представить следующие документы…
Господи, какая честь у нас всегда оказывается этой крошечной стране! Ведь ни про одно из десятков государств никогда не говорят и не пишут официально – «государство Монако», «государство Америка», «государство Китай». Только маленькой, почти забытой моей отчей земле оказана такая ненавистническая честь – Государство Изра-Иль…
– Записывайте, не отвлекайтесь, ничего не перепутайте, при малейшей ошибке или опечатке вам будут возвращены все документы для переоформления…
– Я записываю…
– Первое: вызов от родственников из государства Израиль…
Земной тебе поклон, дорогой брат, господин Шимон Гинзбург, спасибо тебе, кровь моя, кровь наших умерших отцов, кровь дедушки нашего Исроэла бен Аврума а Коэна Гинзбурга.
– Второе: заполнить две анкеты-заявления на машинке, оба экземпляра первые, без единой помарки, никаких исправлений не допускается…
Спасибо тебе, ремесло мое, последний раз ты мне пригодишься здесь после тысяч напечатанных мной страниц на машинке.
– Третье: подробная автобиография. Указать практически все. Отдельно сообщить, проживал ли родственник, к которому вы хотите ехать в государство Изра-Иль, на территории СССР, когда и при каких обстоятельствах выехал за границу…
Это мне легко сделать – у меня нет биографии, я еще и не жила, вся моя жизнь уместилась в любви к Алешке и в каторжной клетке трудовой книжки. Но об Алешке, слава Богу, писать не надо.
– Четвертое: трудовую книжку…
Пожалуйста, там все сообщено о моем обмене веществ, как я дожила до такого способа существования моих белковых тел.
– Пятое: фотографии, шесть штук, специально для выездного дела.
Для выездного дела, наверное, нужно фотографироваться в фас, в профиль, с указанием особых примет прокаженного.
– Шестое: копии свидетельств о смерти родителей. Если они живы, необходимо представить их заявление, официально заверенное, что они не возражают против вашего отъезда.
Ах, они бы не возражали, если бы были живы! Но вы мне облегчили сбор документов – вы их давно убили.
– Седьмое: свидетельство о рождении.
Хорошо, я принесу бумажку. Но это обман – я еще не родилась…
– Восьмое: свидетельство о браке.
Лешенька, любимый мой навсегда, мы так и не поженились…
– Девятое: копия свидетельства о расторжении ранее заключенного брака.
А вот нас уже и развели…
– Десятое: копия диплома об образовании. Оригинал диплома надлежит сдать.
Ладно, я сдам свой диплом об образовании историка литературы, расстрелянной, замученной и забытой…
– Одиннадцатое: копии дипломов об ученых степенях и званиях.
И тут вы мне пошли навстречу – не о чем хлопотать. Мою ученую степень получит веселый жулик Вымя, накромсав и сметав на живую нитку из академической мантии Бялика поддевку и жупан для огневого парня Васьки Кривенко…
– Двенадцатое: копия свидетельства о рождении ребенка, если он выезжает с вами.
Мой ребенок не выезжает со мной, он не родился. Он умер до зачатия…
– Тринадцатое: справка с места работы по особой форме.
Вот он – день торжества Пантелеймона Карповича Педуса…
– Четырнадцатое: справка с места жительства о проживании.
Паралитик с радиостенобитной машиной может теперь легально проломить стену.
– Пятнадцатое: справка об отсутствии к вам материальных претензий.
Наверное, мне трудно будет получить такую справку – никто не захочет верить, что я ни перед кем материально не обязалась, укладываясь в тридцать один рубль в получку…
– Шестнадцатое: квитанцию об оплате государственной пошлины в размере 20 рублей.
Ну, это-то совсем пустяки, вся наша жизнь здесь – беспрерывная пошлина покорности и страха…
– Семнадцатое: справку с междугородной телефонной станции об отсутствии претензий за неоплаченные переговоры.
Я оплатила все переговоры. Огромной ценой. Таких тарифов нигде на свете не существует. Спасибо тебе, старый мудрый Эдисон – ты размотал для меня с поверхности жизни длинную прерывистую ниточку в затопленную безвременьем Атлантиду…
– Восемнадцатое: паспорт.
Возьмите мою серпастую и молоткастую паспортину. Не надо мне зависти малых народов. Только не режьте своим серпом глотку, не ломайте череп молотком…
– Девятнадцатое: военный билет.
Господи, дай мне только дожить до дня…
– Двадцатое: почтовую открытку с указанием вашего адреса.
Я дописала и спросила Сурову:
– А зачем открытка?
– Вас известят о принятом в отношении вашей просьбы решении, – проинформировала она своим равнодушным голосом, глядя на меня понимающим и недобрым взглядом грамотной собаки. – Вы свободны…
О, нет! Я не свободна. Теперь-то уж – как никогда не свободна. Я на карантине в предзоннике лепрозория.
Сесть на снег! Руки за голову! Не переговариваться!
Хорошо, я не буду переговариваться в колонне. Я буду молчать. Но думать не запрещается?
И я думаю, что ты, машина, не вечная. Ты не переживешь всех. Кто-то ведь доживет, когда тебя разнесут в прах. Пропади ты пропадом, проклятая выдумка!
Глава 19 Беседы с Ангелом или еврейский юмор в тротиловом эквиваленте.
На Западе все шумно хлопали ушами, как аист крыльями: Дитант, вау, разурятка, перустойка, Гоурбатшев! Мир, секс, торговля и каникулы.
- Теперь все в прошллом, Соуветский Соуюс идет линией разрядки и сотрудничества. - самоуверенно говорили знакомые политики, чиновники и разведчики.
Я превращался в реликт холодной войны – непонятный русский, который почему-то еврей и уехал на Запад, когда сейчас в России открываются такие безразмерные возможности для бизнеса! Странный, погруженный в давно забытые распри человек – резкий и непонятный. Милые дети –как они могут жить рядом с таким тоталитарным отцом – это же диктат, непрекращающееся духовное насилие, жестокость и психологический террор!
- Как вы думаете, как будут развиваться отношения в Россией в дальнейшем? - без особого любопытства интересовались моим мнением те, кто готовил для высокого начальства политические прогнозы.
- Готовьтесь к войне. - однажды сказал я офицеру контр-разведки.
- Но почему? - возмутился он. - Сейчас, когда наши отношения стали, как никогда прежде...
- Именно поэтому.
Я не стал рассказывать этому парню анекдот про скорпиона и лягушку. Хотя фабула принадлежит Эзопу, ее современная русская оранжировка как нельзя более точно соответствовала национальному самсознанию (“вот такое я гавно”), в котором чувство собственного достоинства целенаправленно и планомерно уничтожалось большевиками. Сблизиться и не попытаться ужалить или нагадить – это как-то не укладывалось в привычные нормативы ГТО. Оглянись вокруг себя... с засунутой в штаны чугунной сковородой, граждане все время боязливо озирались.
- Понимаете, мы принадлежим к древнему кочевому народу. - Не в буквальном смысле, а, скорее, в метафизическом.
Нежно-фиолетовый Ангел удобно расположился в белоснежном облаке и спокойно слушал.
- Эта внутренняя жизнь в шатрах накладывает на нас неизгладимый ...
- Почему вы мне это говорите? - спросил Ангел. - Я все про это знаю. Я ведь тоже ...
- Вы ... Ду бист аид? - На немецком с жалкой претензией на идиш спросил я, потеряв дар речи.
- Ё. - сказал Ангел. - Мы поняли друг друга. Этих... бакланов ожидает сюрприз. Хуссейн, который платит семьям арабов по 25 тысяч за взрывающихся пацанов, вошел в Кувейт, получив от Горбачева 4 миллиарда долларов. Полностью потеряв голову и крутя штурвал севшего на камни СССР, его первый и последний президент предпринимает последние отчаянные попытки спасти эту развалину от краха, вылив в Середиземное море миллионы тон нефти и крови.
- А Израиль?
- А что Израиль? - вопросом на вопрос ответил Ангел и слегка пожал плечами.
Я понял, что там все под контролем и делом занимаются наши люди.- Я могу чем-то помочь? - вежливо поинтересовался я.
- Вам нужно объяснять что делать? - спросил Ангел. - Русские всем смертельно надоели. Знаете анекдот про новый герб Советского Союза? Это будет Амур.
- Почему Амур?
- Голый, вооружен до зубов и лезет ко всем со своей любовью. Серп и молот придется бросать. А жаль. Хорошая была задумка. Но этим ребятам нельзя поручить даже... - он на минуту задумался. - Есть только два народа, у кого герой национальных сказок дурак. Второй – немцы. Иван дурак и Ганс чурбан. Вам нравится Канада?
- Хорошая страна, много нетронутой природы. Пока, вроде, все нормально.
- Нет ностальгии?
- Нет. Через год после смерти отца, в день его рождения, какие-то мерзавцы разбили ногами его могилу и унесли мраморную плиту с его именем.
- Вы заявили?
- Нет. Бесполезно.
- Хорошо. - сказал Ангел. - Они нарушили сразу множество Законов. Я записал себе. Вы хотите их простить?
- Нет. Помните, Господь сказал вернуться и отомстить амалеку, который убивал отставших от народа, когда мы шли из Египта. Мы вернулись и больше в истории имя амалек не упоминается.
- Какой вы мстительный – одобрительно сказал Ангел. - Только не говорите, что “я не злопамятный, я просто злой и память у меня хорошая.” До какого колена с этими... с осквернителями могилы?
- А сколько по Закону можно?
- До седьмого. Потом – только песок и камни. Пустыня.
- Мы, единственный народ, который наступает на пустыню. - сказал я. - Когда мы уходим, там вскоре, не остается ничего. Я объявил Исход.
- Знаю. - сказал Ангел. - Мне говорили. В принципе, возражений нет. У вас [ в Штатах и Канаде] все в шоке от того, что устроил Горбачев с Хуссейном. У вас есть какие-то идеи? Можете не отвечать. Кажется это неплохо. Это смешно. Хорошо, удачи. К нам поступил этот... Бензахар Маурицио кажется, который некорректно повел себя по отношению к вам в джуиш коммунити. Сейчас его дела на рассмотрении. Что-нибудь ему передать?
- Нет, спасибо. Ничего. Что ему полагается?
- Точно не помню, но, скорее всего родиться верблюдом в Марокко, он, кажется оттуда? Счастливо!
И он растворился в белоснежном облаке, слегка окрасив его в нежно-фиолетовый цвет.
Я позвонил высокому грустному прибалту из контрразведки и предложил встретиться.
Мы сидели в парке за домом. Кругом бегали черные американские белки.
Все в растерянности. - сказал он. - Это было совершенно неожиданно. Никто не знает что делать.
Воевать бесполезно. - сказал я. - Пятимиллионная армия, вооруженная атомным оружием. Воевать любят и умеют. Терять уже нечего.
Что же делать?
Купить. Дать денег.
Кому? Сколько?
Предложить Горбачеву: зачем ссориться из-за пустяков. Мы согласны заплатить за то, чтобы вы присоединились к международной коалиции против Хуссейна. Сумма не имеет значения – печатный станок у нас, с бумагой тоже проблем нет. Напечатаем сколько хотите.
Вот так все просто? И они согласятся?
Не то, что Саддама, мать родную продадут.
Вы уверены?
Попробуйте.
А как передать ему такое предложение?
Здесь есть их человек. Женат на англичанке.
Пайп? ( Труба- жаргон разведчиков)
Да. И, чтобы долго не раздумывали, скажите, что все “голоса” будут на всех языках СССР день и ночь рассказывать правду о Чернобыле с чудовищными подробностями – они поймут о чем речь.
Когда Советский Союз вошел в антисаддамовскую коалицию, несчастный Саддам потерял дар речи. Его пытался утешить сын юриста, но неожиданно узнал, что и он, тоже... Прилетел в Израиль и долго рыдал на папиной могиле. Нельзя шахматными фигурами играть в шашки. Вас могут неправильно понять и отправить на переплавку. И тогда родитесь какой-нибудь свиньей, как пел Высоцкий. И будете проклинать аборигенов, которые не знают, что свинину есть нельзя.
Единственное, что выторговал господин президент СССР, чтобы окончательно не потерять лицо – обещание не входить в Багдад. Но это было уже не принципиально. Саддам так до конца и не смог прийти в себя и плохо понимал что происходит, даже когда его вешали соплеменники. Не надо было посылать на Израиль тучи советских СКАДов, заботливо доработанных умелыми немцами. Это не есть хорошо. Один СКАД взорвался у гаражей и убил собаку. Какой-то старый человек умер от сердечного приступа. Больше жертв и разрушений не было. Военные говорили, что это чудо. Это и было чудо. А что вы хотите на Святой Земле? Мулен Руж? Шутить так шутить.
В Москву из Америки стали регулярно летать “боинги” под завязку набитые долларами. Эти упаковки с новенькими дензнаками тут же в чемоданах увозились обратно на Запад, ошалевшие от жадности "товарищи", как безумные раскупали виллы, яхты, шмотки, клубы, отели, дома, улицы, машины и квартиры. Что-то перепадало обслуге, страна пересела на баксы. В банках без труда прослеживали поступление “русских” денег по специальным сериям. Начался было громкий скандал в банке Нью-Йорка, в управлении которого оказались какие-то делавары из России, отмывавшие деньги кораблями и посылавшие тонны долларов в Москву. Но на ревнителей и стражей порядка негромко цыкнули.
Для подозрительных и неискушенных людей, человек в золоте, стоящий у ворот дорогого особняка – символ роскошной жизни тайных властителей вселенной. Но те, кто вкурсе, знают – это просто швейцар. Пур гай – бедный малый. Все гораздо сложнее. Нет ума- считай калека. И никакие деньги не помогут. Ни обрести друга, ни найти любовь, ни излечиться от смертельной болезни.
Самое удивительное, что все это - правда. Если не надоело – продолжение последует.
В середине 70-х на пушкинской площади, у памятника Александру Сергеевичу, 20 апреля, собралась толпа недорослей и, выкрикивая нацистские лозунги, праздновала день рождения Гитлера. Ублюдков быстро повязали и отправили через Тверскую в 18 околоток. Там выяснилось, что все доморощенные нацисты – дети высоких чинов партноменклатуры и последовал приказ их отпустить. Несколько дней Москва гудела, потом понемногу это забыли. Демонстрация явно носила знаковый характер – партийные чиновники резко обозначили свою позицию в отношении народа. Наша страна – в этом был символический смысл акции – была не просто захвачена и уничтожена большевиками на немецкого Генштаба, теперь ОПГ окопавшейся во главе государства, она была провозглашена побежденной, оккупированной и во власти нацистов – тех самых, громя которых и гоня на Запад, гибли бойцы РКК и стран союзников по антигитлероовской коалиции. Пепел Клааса стучал в мое сердце.
Вас вызывают. - сказала Сова скрипучим металлическим голосом жестяного репродуктора ГРОБ (Гражданской обороны), как говорят вороны и попугаи.
Она появилась ниоткуда, ходила на двух стройных женских ножках в туфельках на шпильках, ножки были хорошо эпилированы и ровно отрезаны чуть ниже тазобедренного сустава.
Иногда она вынимала из правой ноги свою когтистую лапу, чтобы что-то записать или почесать за ухом. Нога при этом оставалась стоять, даже не покачнувшись в австрийских туфельках из черной матовой кожи на высоких каблуках “стилетто”.
Я могу быстро смотаться домой переодеться? - спросил я.
В этом нет необходимости.-сказала она. - Для вас есть немнущаяся нейлоновая рубашка, практически новая, галстук, костюм...так... югославский с лавсаном, есть гэдээровский, моренго, шерсть, тройка, еще фабрика “Большевичка” спецпошив из итальянской шерсти, экспортный, потом немецкий, ФРГ “Бруно и Барлох”. Запонки, новые туфли “Саламандра”, румынские носки, три носовых платка. Что возьмете?
А как померить?
Все - ваш размер. В костюмерной есть ваши данные.
Где получить вещи?
Выберите и они окажутся на вас в нужное время, в нужном месте.
Я кивнул.
Скрииибе! - вдруг громко и протяжно закричала Сова. - Скрииибе!
Что-то изменилось, словно дрогнуло в воздухе, когда этот тоскливый крик, гулко отражаясь в раздвигающемся пространстве, стал отдаленно повторяться:
Скриибе-ух! И я оказался в заросшем лесу, на заброшенной узкоколейке в старой скрипучей дрезине. На двух ручках механического привода-качалки со скрипом поднимались и опускались две одинаковые совы, иногда взмахивавшие крыльями, чтобы сохранить равновесие.
“как им удается приводить в движение этот тяжеленный, допотопный агрегат?!” мысленно удивился я.
На самом деле мы с сестрой просто решили скрасить вам путешествие. Дрезину приводит в движение асинхронный двигатель нелинейного времени, работающий по принципу обычного храповика в часовом механизме – неожиданно мелодичным голосом с легким испанским акцентом сказала одна сова. - Позвольте представиться: Имма Сумак, перуанский соловей. Сейчас мы с Эстеллой споем для вас – ехать недалеко.
Они переглянулись и утренний лес огласила песня на итальянском: “ О, Соле мио!” исполненная дивными голосами и торжественно отраженная чащей, близко подступавшей к узкоколейке. Исчез скрип дрезины, солнечные лучи, проплывая мимо, сияли сквозь ветви. Вдали я увидел приближающийся конец пути – знакомый завал из гниющих, покрытых изумрудным мхом стволов и слетевшую с рельсов ржавую вагонетку. Я вспомнил давний сон и узнал дорогу жизни.
Мимо медленно проплыл полу-истлевший крест на котором на куске жести еще можно было различить слова: “Здесь насмерть стояли, остановив врага...”
Перехватило дыхание, на глазах появились слезы: может быть здесь, в безвестной могиле, похоронен дядя Леня, брат отца, в память о котором папа назвал меня.
Песня кончилась. Совы поднялись и улетели. В конце дороги, за завалом из стволов клубился желто-оранжевый дым, превращаясь в облако. В нем, силуэтом, читалась фигура сидящего в полоборота человека. Он был похож на черный японский иероглиф.
Я увидел, что в правой рукой он придерживает стоящие на колене большие песочные часы. Стеклянные колбы были вставлены в круглые основания из желтого оливкого дерева. По окружности каждого основания шла надпись на иврите.
У вас есть ключ? - спросил Ангел.
Вы имеете ввиду...
Большой, старинный чуть ржавый железный ключ альбигойцев. Вы должны носить его на поясе. Невидимый для остальных. - не глядя сказал он. И видя, что я все еще не понимаю, напомнил:
От Термена.
- А! - я вспомнил – мы действительно в каморке на Арбате когда-то с ним встречались и говорили!
Я протянул руку к поясу и нащупал ключ.
Вставьте в часы между колбами и осторожно поверните налево на 90 градусов. Не больше, чем на 90, ВЫ ПОНЯЛИ?
Да, конечно.
Я сошел с дрезины, протянул к часам ключ, Ангел убрал руку, и я медленно повернул ключ налево. Часы с негромким механическим щелчком повернулись и застыли в воздухе в горизонтальном положении. Далеко куковавшая кукушка умолкла, недокричав вторую часть своего слогана, словно моя мосфильмовская монтажница Галя Бадорина самодельными латунными ножницами вдруг разрезала в этом месте магнитку с фоновыми шумами. Наступила полная тишина. Ход времени прервался. Я осторожно вытащил и повесил на пояс ключ, вернулся к дрезине и, сев на побелевшую от времени березовую доску, приготовился слушать.
Вы знаете что написано на основании этих часов? - спросил он.
Мейд ин Чайна? - предположил я.
В мое время в СССР давали 10 лет лагерей за изучение иврита. С сионизмом боролись.
Шутки кончились. - Ангел повернулся к мне и со звуком ружейного затвора, за его спиной вдруг распрямились в горизонтальную линию огромные крылья, направив вниз ряды тусклых железных перьев.
На одном основани написано: “Все проходит” - сказал он.
Как на перстне Соломона?
Да. На другом - “Память остается.” Я имею сказать, что с Востока идет желтая смерть.
Китайцы?
Тому, кто мне это поручил, несвойственно использовать метафоры и аллегории. На далеких берегах Амура произойдет взрыв.
Техногенная катастрофа...?
Я не уполномочен обсуждать детали. Если вам больше нравится взрыв забытого склада с химоружием, чем подземного вулкана с выбросом в атмосферу миллионов тонн серы, окиси азота и родона, пусть будет так. Огромное, грязное, желто-оранжевое облако закроет небо и ветер понесет его вглубь страны. По Амуру поплывут гниющие водоросли, разлагающаяся рыба, он станет необитаем. На сотни километров нечем будет дышать.
Это часть гитлеровской операции “Вервольф”?
Это ее финал. Каждый народ в ответственности за землю, которая ему дана. Нельзя проспать родину. Допустив возникновение на своей земле отрядов немецко-фашистских молодчиков, граждане совершили роковую ошибку. Не сумев вовремя распознать и уничтожить заразу, оскверняющую землю их предков, они, тем самым, лишили себя права на нее... Основной задачей “Вервольфа” было моральное уничтожение победителей в третьем колене. Они же строили тысячелетний Риейх. Если у народа отсутствует историческая память, на поверхности всегда плавает – надо уточнить что именно? Если враги становятся образцом для подражания, а союзники врагами, если наглость считается вторым счастьем – это говорит о том, что то, что они имеют - не хранят. В этом случае земля отнимается и народ исчезает с ее лица.
Их можно предупредить, как-то это преотвратить?
Вы их предупреждали. Такие вещи нельзя повторять, как кукушка. Никаких компромиссов с тем, что связано с пролитой за землю кровью быть не может. Была пролита кровь. Кому она принадлежит, вы знаете?
Да.
Кровь возопила об отмщении. Ее голос услышан. С заброшенных полей и буераков, из заросших оврагов и забытых братским могил десятки лет раздавался голос крови. Все безвестные могилы известны, все забытые имена названы. Все неотмщенные будут отмщены. Война не кончена. Она не кончается никогда. Неважно как зовут солдат фюрера: Гансом или Петром, неважно когда он провозгласил себя сверхчеловеком, присвоил себе право решать вопросы жизни и смерти.
Неважно есть ли кто-то, чтобы встать на их пути, кинуться в штыковую атаку, залечь с винтовкой у спящих в лесах ДОТов и ДЗОТов. Голос мертвых солдат услышан.
Теперь подойдите, вставьте ключ, поверните часы направо на 90 градусов в прежнее положение, заберите ключ. Можете им сказать: они сделали ошибку. Но вас не услышат – у них отнят разум.
Я повернул часы направо на 90 градусов, издалека донесся оборвавшийся крик кукушки, в ветвях зашелестел ветер, через мгновение огромные крылья сложились с жестким металлическим звуком и фигура, отдаленно похожая на японский иероглиф, стала растворяттся в клубящемся желто-оранжевом облаке. В последний момент Ангел коротко взглянул на меня – вспыхнули два угля.
Картина леса стала быстро рассеиваться, таять и я опять оказался в комнате, где ко мне обратилась Сова. На часах было три – я хорошо помнил, она появилась ровно в три.
Справка:
死(“shi”) – японский иероглиф, означающий «смерть»
Согласно традиционным японским верованиям, у каждого человека есть дух или душа, называемая霊魂 (рэйкон). Когда человек умирает, рэйкон покидает тело и направляется в своеобразное подобие чистилища, где он ожидает погребения и последующих ему ритуалов, чтобы он мог присоединиться к своим предкам. Считается, что если все ритуалы соблюдены, то рэйкон становится хранителем и защитником живых членов семьи, и возвращается в этот мир каждый год (в августе) во время фестиваля Обон, чтобы получить благодарения.
Однако, если человек погибает внезапной или жестокой смертью, такой, как убийство или суицид, либо если ритуалы погребения не были должным образом соблюдены, либо если он был подвержен сильным эмоциям, таким, как жажда мести, любовь, зависть, ненависть или печаль, рейкон превращается в юрэй - призрака, который может самостоятельно вернуться в материальный мир. Юрэй находится на Земле до тех пор, пока не упокоится, либо в результате проведения недостающих ритуалов, либо разрешив эмоциональные проблемы, привязывающие его к этому миру. Если ритуалы не будут проведены, или проблемы не разрешены, юрэй будет навечно заключен в мире живых. Хотя большинство японцев не относят себя к какой-либо одной религии, соблюдая традиции как синтоизма, так и буддизма, христианства, и других религий, свыше 90% похорон проводится по буддистским традициям. В буддизме считается, что перерождение происходит не вследствие того, что бессмертная душа меняет одно тело на другое. Тип перерождения определяется моральным обликом поступков человека в течение жизни (кармой). Например, если человек совершал вредные действия своими словами, мыслями и действиями, основанные на жадности, ненависти и обмане, то он, скорее всего, будет перерожден в низшем мире, таком, как мир духов или демонов. С другой стороны, человек, совершавший благородные поступки, основанные на щедрости, доброте, сострадании и мудрости, то он может рассчитывать на перерождение в высших мирах – человеческом или одном из небесных.
Самое лучшее, что случилось со мной в моей жизни – мои товарищи. Мне очень везло на друзей. Шваль волшебно отсеивалась на стадии знакомства, часто до встречи, видно чуя другую группу крови.
Женщины были красивы, образованы и бескорыстны, мужчины умны, с хорошим чувством юмора, талантливы и порядочны. Если случались исключения, я воспринимал их как недоразумение. В моей душе никогда небыло потемок, где неожиданно можно встретить гадость, я всю жизнь был уверен, что лучше отдать, чем получить, лучше быть обманутым, чем обмануть и обкраденным, чем украсть и старался контролировать свои слова и поступки, чтобы ненароком не обидеть хорошего человека. Мне платили той же монетой. Я уверен, что из списка моих виртуальных друзей на этом сайте можно, не думая, составить правительство и это будет самое вменяемое и толковое правительство в Европе.
Мой ВГИКовский товарищ артист Гена Морозов был женат на балерине Большого Театра, имел светские связи и был принят в обществе, как говорили когда-то. Стройный брюнет высокого роста, он, с неизменными гусарскими усами и непроницаемым выражением красивого лица, был отличным парнем – открытым, веселым и бесхитростным. Он никогда не интриговал, не злословил, не искал места и вел себя, как подобает мужчине. Подобные качества неизменно производили в Европе ошеломляющее впечатление, когда русские офицеры иногда попадали туда занесенные ветром войны, непредсказуемым сюжетом любовных приключений, по делам службы или из-за рокового пристрастия к игре. В сравнении с ними, добропорядочные европейские бюргеры, которые рождаются и умирают в ночном колпаке, выглядят, как амбарные мыши у кота на именинах. Гена интеллигентно пил, но не пошлую водяру, а шампанское и марочные вина, правда ведрами. Я никогда не видел его пьяным, но, зная его со студенческой скамьи, по задумчиво-отсутствующему взгляду мог определить сколько было оприходовано. Он всегда был хорошо и чисто одет, ходил с прямой спиной и не сутулился. Среди множества человеческих типов больше нигде мире не встретишь эту превосходную породу, которую садисты и дегенераты почти истребили в ареале ее обитания.
Однажды, наверное, в начале 70-х - я пригласил на ужин в ресторан Дома Кино знакомую манекенщицу из Московского Дома Моделей Наташу Филиппову. Я не знаю из какой она семьи, но, кажется, она получила хорошее образование и была известной в богемных кругах красавицей. Мы о чем-то говорили, ненадолго отрываясь от тарелок, я иногда рассеянно смотрел перед собой, заметив, что за столиком через один от нашего разворачивается сюжет из какого-то пошлого водевиля. Никита привел в ресторан двух замурзанных девиц, очевидно абитуриенток из провинции и усердно потчевал их шампанским, игриво обращаясь с неуместным пафосом: Ну, девочки! Что же вы совсем не пьете! Вы мои гости, давайте пить! Принесите нам еще шампанского! Давайте тост за то, чтобы у вас все получилось!
Он то подливал им в бокалы, то, широко раскинув руки приобнимал их за плечи, притягивая к себе и они, продолжая сосредоточенно жевать салат, покорно прижимались к нему, не отводя взгляда от тарелок. Было ясно, что они замучены и голодны. Я бросил быстрый взгляд на обувь – обе были в старых, нечищенных, стоптанных лодочках. Для уважающего себя мужика роль гусара при таком раскладе однозначно выглядит пошлой и мерзкой. Гусарить с нищими, голодными девчонками – по моим представлениям – западло. Вдруг он замолчал и уставился на меня. Хотя в институте мы учились на параллельных курсах, знаком я с ним не был. Он попал к Ромму на третий курс сразу. Говорили, что его вышибли из ГИТИСа за аморалку – был скандал с молодой актрисой, которая родила от него ребенка. Папа, член ЦК , включил связи и Ромм получил студента из семьи советских патрициев. Никита сделал себе имя, когда ребенком снялся в фильме “Я шагаю по Москве” по сценарию моего гениального товарища, поэта, сценариста и режиссера Гены Шпаликова. Фильм я не видел, но говорят, что он вполне заслуженно имел успех. В моем кругу у Никиты была репутация эгоистичного, умного и циничного парня, который для достижения целей не особо заморачивается средствами и любит только себя.
Наташ, - обратился я к Филипповой, - посмотри, пожалуйста, у меня на морде нет чего? Грязь какая-нибудь или что еще?
А чего такое?
Да вот через столик сидит Никита с двумя девчонками, вдруг уставился на меня и смотрит, открыв рот. Может уменя волосы дыбом или чем-то запачкался?
Она хмыкнула:
Ты чего? Все нормально. Он не на тебя смотрит, а на меня. Увидел меня.
Тебя? А на тебя-то чего ему смотреть? - искренне удивился я и с недоумением деревенской дубины уставился на нее, вместо того, чтобы отвесить что-то жантильное, типа “действительно, ты выглядишь великолепно”.
Он мне почти каждый вечер звонит, объясняется в любви, зовет замуж. - сказала она.
Так ты бы меня предупредила, пошли бы ужинать в другое место. Зачем дразнить человека, если он так серьезно к тебе относится. Поехали бы в Центральный, взяли бы щи суточные... в горшочке с пирожком... - глядя на нее, раздувая ноздри и плотоядно улыбаясь сказал я. Я глубоко и ритмично дышал, как американский рысак в конце второго круга. - На второе - строганов с грибами... По сотке ледяной водки... Ах, Наташа, это нисколько не хуже, чем.... между прочим, пирожок из слоенного теста. Его подают не всем, но меня там знают.
Пристяжные рядом с Никитой, быстро задвигали ушами, торопливо доедая салат, как лошади, услышавшие ямщика, который пришел их запрягать.
Даже не глядя, я привычно фиксировал мельчайшие детали быстро меняющихся картин окружающего мира и автоматически запоминал на долгие годы.
Поев, мы расплатились и ушли. Проходя мимо стола нынешнего оплота просвещенного русского консерватизма, неутомимого певца величия залезшей на трон с ногами шайки из мелких партократов и крупных жуликов, я отметил некоторую растеряность и печаль.
На следующий день, когда я приехал в ресторан ужинать, я увидел в предбаннике Генку Морозова, поздоровался и собрался было проследовать в зал, как вдруг он меня остановил:
У тебя что, был какой-то конфликт с Никитой?
Нет. Мы с ним не знакомы. Никаких дел. - сказал я. - А почему ты спрашиваешь?
Когда я вчера выходил из ресторана, он подошел ко мне и спросил кто за тобой стоит, что ты так уверенно себя ведешь. Я спросил почему это его интересует и он мне сказал:
Хочу ему насрать.
Знаешь, мне чего-то это не понравилось. Хочешь насрать – насри, но насрать с оглядкой как бы потом чего не вышло... В общем, я ему сказал: Ты знаешь где я живу? На Кутузовском, в доме, где живет Брежнев. Так вот, по средам Бердичевский ходит к нему с тортом на веревочке пить чай. Так что, думай.
Я был в совершенном восторге от мастерски, двумя штрихами нарисованной Генкой картинки про Винни-Пуха и с трудом сдерживался, чтобы громко не заржать.
И он как на это отреагировал? - спросил я.
А он сказал: Ну, раз так - тогда все, я молчу! - и развел руками. (Генка показал как Никита развел руками) Вот засранец! - почти с восхищением сказал он.
Засранец. - согласился я. Когда через много лет я прочел в Интернете, что Никита в Киеве сказал в присутствии церковных иерархов,: “Путина нам послал Бог!” я услышал в этой фразе отголосок знаменитого: “Вороне Бог послал кусочек сыра...”.
Есть такое существо – саранча. Это безобидный с виду зеленый кузнечик. Но основная его функция – жрать. Его жвала - слово-то какое потрясающее! - устроены так, чтобы жрать не переставая. Если саранчи собирается много, они могут сожрать поле, сожрать луг, лес, целую страну. Когда они летят – небо темнеет. Люди прыгают, орут, оглушительно гремят трещотки: тра-та-та-та-та!!! Если саранча выберет какое-то место и остановится на ночлег, то живущих там людей ожидает голод. Но ее вины ни в чем нет. Просто она так устроена – жрать. И люди такие есть. Они хорошо понимают друг друга. Они бывают умны, талантливы, учат молодежь. Смотрят просветленным взглядом в будущее, мужественно играя желваками и тогда становятся видны жвала.
Мне не раз говорил мой товарищ, гениальный оператор Паша Лебешев, снимавший Никите все его, сделавшие ему имя, как режиссеру, фильмы:
Надоело быть в тени мэтра. Постоянно на вторых ролях и за копейки. А ведь во всех фильмах основная работа – моя: картинка, разводка мизансцен, темпо-ритм, стиль. Вот я уйду (а я уйду!) и кончится Никита. Говорил - говорил, а потом взял и ушел из жизни.
Когда мне было лет пять я гулял «с группой» детей в Ильинском саду, в Москве. Группой руководила пожилая женщина в старом черном пальто с облезлым каракулевым воротником. Ее звали Анна Андреевна. Она учила нас немецкому языку и мы пели : «О, танненбаум, о, танненбаум, ви гюн зинд дайне блеттер!».
Была зима. Я носил белую шубку и коричневый меховой капор. Под рубашкой был лифчик с резинками, на которых держались длинные коричневые чулки. В этом парке, у входа в который стояла чугунная часовня в память павших гренадеров, я познакомился с пожилой парой и подолгу сидел с ними рядом, внимательно слушая все, что они говорили и стараясь поддерживать беседу. Через много лет я узнал, что это был граф генерал Игнатьев с женой. Он был кавалергард, приближенным царя, военным посланником во Франции во время первой мировой войны. Он написал книгу «50 лет в строю». Вернувшись после войны из Парижа, он жил неподалеку в большом сером дому. В этом же доме располагался магазин «МЯСО - ПТИЦА» где на витрине лежали огромные темные глухари, битые зайцы в зимней белой шубке и фазаны, сверкающие разноцветными перьями. В этом доме жила Анна Андреевна на те гроши, что ей платили родители. Это была тихая безысходная бедность..
Потом жизнь всех раскидала и, через много лет, я познакомился во ВГИКе с Володей Чухновым. Его отец был генерал, командующий войсками химобороны. Я часто бывал у них. Большая квартира была обставлена тяжелой дубовой резной мебелью, вывезенной из Германии. Володя был крупным, милым, скромным и увлеченным своим делом человеком. У него в институте была репутация хорошего оператора и я пригласил его снять со мной курсовую работу. В этой работе я снял актеров-первокурсников из нашей мастерской. Этот фильм оказался лучшей учебной работой Чухнова и через несколько лет он устроился на «Мосфильм» оператором, показав его. Мы продолжали дружить, он часто у меня бывал. Он женился на манекенщице, развелся и пришлось продать оставшуюся от отца «Волгу» и разменять квартиру. Теперь он жил на Преображенке, в панельном доме, в обычной трехкомнатной квартире и ездил на красном «Запорожце». Эти перемены он воспринял равнодушно – он был умный и несуетный человек.
Однажды он подошел ко мне в коридоре «Мосфильма» и сказал, что режиссер Лариса Шепитько предложила ему работу. Она начинала фильм «Восхождение» по повести писателя-фронтовика из Белоруссии Василя Быкова.
Володя сказал, что он согласился и рассказал, что речь идет о войне и Лариса нашла интересное режиссерское решение картины – стилизация героя под Христа. Как тогда говорили «современная притча».
Я ему сказал, что, по моему мнению, делать это не следует Опасно проводить параллели между случившимся 2000 назад в оккупированном римлянами Израиле и трагедией русского человека в оккупированной немецкими фашистами Белоруссии. Нельзя играть с такими вещами.
Он задумался, потом спросил: «Ты мог бы сказать об этом Ларисе?» . «Да, конечно. – скзал я. – Но, думаю, это бесполезно.» . «Сегодня, после работы я ее везу домой, скажу ей, что у моего товарища есть соображения по поводу идеи и я бы хотел, чтобы вы их услышали. К пяти ты можешь быть на стоянке у проходной?». Хорошо.
Мы встретились на автостоянке перед Студией. Я был знаком с Ларисой, хотя и не близко – вместе работали в объединении у Юлия Райзмана.
Сели в машину – я сел сзади, Володя за рулем, Лариса рядом с ним. Володя сказал: «Лариса, Леня мой товарищ и его мнение для меня важно. Я в двух словах рассказал ему о сценарии и он высказал некоторые соображения, которые я бы хотел, чтобы вы услышали».
Мы поехали, Лариса обернулась ко мне - очень уверенная в себе женщина с сильным характером, настоящий режиссер. Ей была не очень понятна ситуация и она была не в восторге от того, что ее оператор обсуждает с кем-то ее идеи.
«Да, Леня.. - сказала она. – Я вас слушаю.» Я понимал бессмысленность и беспредметность разговора. Мы разговаривали словно через толстое стекло. Я понимал, что сейчас жизнь для всех нас разделяется и мы уходим по разным дорогам. Но я считал нужным высказать свои соображения, так как Чухнов был моим товарищем. Он понимал многие вещи, но шел в потоке событий и не мог ничего изменить. Во всем чувствовалась какая-то обреченность. Обычный солнечный московский день. «Лариса, я верующий человек, серьезно отношусь ко всему, что этого касается. Знаю много историй, связанных с попытками приблизиться к этой теме. Это опасно. Володя мне сказал, что вы собираетесь сделать стилизацию под историю Христа. Я думаю, что лучше отказаться от этого решения. Эту тему лучше не трогать.» - сказал я. Володя молчал, мрачно глядя на дорогу. «Понимаете, Леня...- сказала Лариса, она была внимательна и сосредоточенна - сейчас менять что-либо уже поздно: сценарий прошел все инстанции, утвержден, мы находимся в подготовительном периоде, скоро съемки. Переделать что-либо нереально, но, кроме того, я не хочу ничего менять.. Мне нравится так как есть. Тем не менее, я очень вам благодарна, что вы нашли время высказать свои соображения и я отношусь к ним с глубоким уважением. Спасибо.»
Разговор был закончен. Она обратилась к Володе с каким-то вопросом, вскоре мы подъехали к дому, где они с Элемом (ее мужем Элемом Климовым) недавно получили квартиру.
Пока мы ехали с Володей, он молчал. Потом сказал «Сейчас поздно что-либо менять. Да она и не хочет. Пусть будет как будет.. Я хотел чтобы она услышала твои соображения – вот и все..».
Мы расстались на Преображенской.. Через несколько месяцев мы встретились в коридоре Студии. Володя рассказал, что экспедиция была очень тяжелой - много снимали на натуре, в чистом поле. Морозы были лютые, в камере «Темп» лопалась пленка. На съемках погибли четыре солдата, их задавило машинами.
Фильм был снят.
Директор Студии, заместитель председателя Госкино СССР Сизов посмотрел смонтированный фильм и дал поправки. Сизов был в ранге комиссара милиции и, до «Мосфильма», работал заместителем председателя Моссовета (Промыслова) по МВД.
Зампредседателя Госкино Павленок, дал свои поправки. Председатель Госкино Ермаш добавил свои. Всего почти двадцать исправлений. Было ясно, что если выполнить эти «поправки», картина превратится в бессмысленный набор кадров. Не выполнить – ее никто не увидит и пять тысяч человек, работающих на Студии лишатся премиальных.
Володя сказал, что так как автор из Белоруссии, Лариса решила лететь к первому секретарю ЦК Белоруссии Машерову, показать ему картину и просить помощь.
Они улетели. Через несколько дней я вновь встретил Чухнова на Студии. Володя рассказал, что Машеров их прекрасно принял. Он, единственный из партийных бонз получил Звезду Героя на поле боя. В Белоруссии его очень любили. Машерову картина понравилась и он был возмущен требованиями ее изрезать. Он пригласил их в охотничий домик, где они провели три дня. Потом он позвонил Суслову с просьбой не трогать картину. Суслов выслушал его и, как мне рассказали, сказал: «Хорошо. Мы учтем ваше мнение. Я скажу, чтобы картину выпустили без поправок. Но с каких это пор секретари республиканских ЦК стали вмешиваться в работу госкомитетов, находящихся в подчинении союзного Ц.К.?» Это был приговор.
Картина «Восходение» получила «серебряного медведя» на Берлинском фестивале, а Лариса и Володя уже начали работу над новым фильмом. Надо было спешить – уходила натура. Лариса торопилась, переделывала сценарий по повести Распутина "Прощание с Матерой".
Володя был озабочен, неразговорчив. Успех «Восхождения» сделал ненужными разговоры. Лариса оказалась права.
Шесть человек ранним утром выехали на выбор натуры на машине «Волга», как тогда говорили - «сарай».
На большой скорости она выехала на встречную полосу и врезалась в “КРАЗ”, груженный кирпичем.
За мгновение до удара, мосфильмовский водитель попытался резко развернуть машину – то ли в последнюю секунду проснулся и пытался уйти от лобового, то ли хотел подставить кузов, где дремали люди – никто уже не узнает.
Этот трюк часто можно увидеть в кино – скрип тормозов, летящая юзом машина, удар.
От удара на «Волгу» посыпались поддоны с кирпичами – несколько тонн. Все погибли.
А через какое-то время груженный “МАЗ” выкатился с сельской дороги перед машиной с Машеровым. Водителя арестовали, но, вскоре, выпустили – он сошел с ума. В армии он служил в спецназе. Это мне рассказал Валя Врагов – племянник Машерова.
В актовом зале «Мосфильма» мы прощались с Володей, Ларисой, практикантом из ВГИКа, имени которого я не знаю и еще тремя людьми.
Перед огромным белым экраном, на полу, в ряд стояли шесть открытых гробов – последнее кино. Хотя гримеры «Мосфильма» сделали все возможное, лица были затянуты тонким черным тюлем, сквозь который не так заметны были страшные увечья.
Потом я узнал, что водитель, выполнивший смертельный номер, до работы на «Мосфильме» был милиционером. Его уволили из ГАИ за лихачество и Сизов распорядидся принять его на Студию.
Это было очень необычно, чтобы замминистра, комиссар милиции нанимал на работу водителя. Очевидно он ему доверял.
Старый зеленый “Лендровер” без крыши дернулся и заглох недалеко от шатра.
- Пойду возьму воды. - сказал Расул, взял двухлитровую бутылку от кока-колы и направился к шатру. Вскоре он вернулся, открыл капот, долил в радиатор воду и сказал:
- Ибрагим ибн Хаддад аль Ваффа просит тебя зайти к нему и выпить чашечку кофе. Он очень уважаемый человек среди синайских бедуинов. Так требуют законы гостеприимства.
Я вышел из машины, подошел к темно-красному афганскому ковру у входа, снял обувь и сказал: Мир вам!
Из темноты послышался ответ:
- Мир тебе! Заходи, кофе сейчас принесут.
Я наклонился и вошел. В глубине, на стуле из потемневшего дерева, сидел пожилой человек с пронзительным взглядом внимательных и умных глаз. Он жестом указал на стоящий рядом такой же стул, скрепленный ремнями из темной кожи и покрытый вытертой циновкой, сплетенной из поблекшей ткани. Я отметил, что он говорит на хорошем английском с заметным британским акцентом. Поблагодарив, я сел.
Он хлопнул в ладоши и справа, из-за полога, появилась девушка. Она что-то сказала ему на незнакомом наречии. Он коротко ответил, она кивнула и беззвучно исчезла.
- Добрый человек, младшая дочь, вымоет тебе ноги. - сказал он.
Я вздохнул, наклонился, снял носки и стал думать что уместно сказать в этом случае, чтобы не прослыть ослом.
- Благословенны древние обычаи пустыни. - сказал я. - Я сожалею, что нарушил ваш покой и прошу извинить меня.
Вошла девушка с серебряным тазом и кувшином, опустилась на ковер и жестом предложила поставить в таз ноги. Я подчинился. Она поливала ступни прохладной водой из кувшина и, легко касаясь тонкими пальцами, осторожно омыла ноги. Достав чистую холщовую тряпицу, она постелила ее рядом, жестом указав на нее. Унеся таз и кувшин, она вскоре вернулась с маленьким деревянным подносом, на котором стояла крошечная чашечка кофе. Яркий аромат наполнил шатер.
- Барака - ее имя по-арабски Белоснежная. - сказал бедуин.- Но дома мы зовем ее Ха - это означает Ветер на наречии нашего племени.
- Да будет благословенно место, где ты поставишь свои шатры - сказал я.
- Ей 15 лет. Это время любви. Возьми ее в жены, добрый человек.
- Это большая честь для меня, слов нет, твоя дочь прекрасна. Если бы я был юношей - это было бы счастье целой жизни. Но моя жизнь на закате - скоро я разменяю восьмой десяток. Я не богат, сердце с трудом починили инглези. Что я могу предложить молодой красавице по имени Ветер? Что могу дать за нее ее отцу?
- У тебя есть три драгоценности, Лев Пустыни. - сказал он. - Сосновая шишка, которую ты открутил на русском подворье в Иерушалаиме, горсть земли с улицы Яффо, там, где копали, чтобы пустить трамвай и старый носовой платок твоего отца - самая большая твоя ценность. Землю ты бережешь для своей могилы, сосновую шишку целуешь перед сном, пытаясь уловить почти исчезнувший запах. Но у тебя еще много роскошных воспоминаний и я готов отдать свое сокровище даже за воспоминание о пире в Грузии, когда на берегу горной реки поставили два длинных стола, ты был единственным гостем и все пили за тебя, произнося тост по-грузински и вежливо переводя его на русский. Во главе стола, справа от тебя, были директор Студии “Грузия - фильм” режиссер Резо Чхеидзе и режиссер Тенгиз Абуладзе, рядом с тобой сидел директор телевидения Отар Табагуа и несколько молодых ребят, работавших в кино. Для местных, деревенских, организовавших на День Пастуха это застолье, это был пир небожителей. Они во все глаза смотрели на звезд, известных им по фильмам и телепередачам. Было яркое синее небо, жизнь казалась вечной. Резо и Тенгиз - уже немолодые люди - не пропускали ни один тост, мальчики быстро на смену выпитым бутылкам, ставили полные, в конце застолья Резо и Тенгизу, как всем, налили прощальный рог по 0.75 литра белого вина. Они были немолоды, тебе стало их жалко. Но они были в своей стране и для простодушных людей этой прекрасной страны были сказочными героями. Ты видел их глазами этих людей и радовался за них. Так жить и умереть, когда в горах гулко отражается хорал - древняя песня, гимн во славу жизни. Подари мне это воспоминание, добрый человек, и забирай дочь.
У нее тонкая щиколотка и узкая ступня. Если ты ударишь в ладони и скажешь: Ха, она возникнет перед тобой где бы ты ни был. Если ты ударишь в ладони два раза и произнесешь ее имя, перед тобой возникнет молодая кобылица - трехлетка, озорная и быстрая, как ветер. И мгновенно перенесет тебя туда, куда скажешь. Ты увидишь исчезнувшие картины прошлого и сможешь воспроизвести их до мельчайших деталей.
Он что-то сказал и из-за полога появилась девушка. Она была одета в какие-то живописные лохмотья, но голову покрывал новый тонкий платок из жатого муслина цвета ржавчины, он спадал на плечи, закрывая почти всю фигуру.
- Это твой муж, люби и береги его. - сказал бедуин. - Он наш дальний родственник: Лев из племени иври. Он немолод, небогат. Но много ли надо любящему человеку? Он - добрый человек и будет тебя любить. Когда-то люди спросили девушку, жившую с его отцом “как ты можешь жить со стариком?”, она ответила: “Лучше старый лев, чем молодой осел.” Она была права. 13 солнечных лет они прожили вместе. На другой день после похорон Щелокова его убили. Тогда первые седые пряди появились в волосах Льва. Он будет тебе хорошим мужем. Там есть еще женщины и дети, но у каждого свой путь.
Я увидел, что глаза ее сияют. Большие, темные глаза, выразительные, озорные и веселые. Она быстро переводила взгляд с отца на меня, грива густых черных волос выбивалась из-под платка и она легким грациозным движением головы отбрасывала их назад.
Бедуин два раза легко ударил ладонью о ладонь и, вместо нее, появилась белоснежная кобылица с черной гривой, темно-серыми, почти черными у копыт тонкими ногами и темным храпом с большими, красиво очерченными ноздрями.
Весело глядя на меня, она опустилась на одно колено.
- Вот уздечка. - сказал бедуин, протягивая мне тонкий ремешок без удил. Ты можешь не надевать ее - Ветер мгновенно доставит тебя куда ты пожелаешь.
Это просто символ того, что теперь моя дочь принадлежит тебе. Садись!
Я постарался незаметно сунуть носки в карман, подумал, что еще крепкие канадские ботинки останутся в пустыне и я босиком, с канадским паспортом, без денег и визы, окажусь верхом на молодой жене в далеком прошлом. Мне показалось, что лошадь улыбнулась.
Я подошел к бедуину, поцеловал его в плечо и сказал:
- Я не обещаю ничего, что обычно мужчины обещают родителям женщин, но думаю, что ей будет интересно. Очень. Скучно точно не будет.
Он подвел меня к кобылице, помог сесть верхом и сказал:
Она любит слегка поджаренный в оливковом масле ячмень, финики, рахат - лукум и верблюжье молоко. Во избежание конфуза, не целуй лошадь в губы при людях - она тотчас превратится в женщину и может оказаться неодетой. Когда ты будешь с ней наедине, как с женщиной, помни, что если ты два раза ударишь ладонью о ладонь и скажешь: Ха!, рядом с тобой в кровати или в ресторане окажется лошадь. Вот и все. Счастливого пути, добрый человек. Я знал, что сегодня ты приедешь. Так написано на полях одной древней китайской книги о дикой сливе мэй-хуа. Он улыбнулся. Лошадь встала.
- Одесса, 1960 год. - сказал я.
Шатер исчез и я оказался на Пролетарском, бывшем Французском бульваре, где находилась одесская киностудия и, напротив от нее, во фруктовом саду, - куряж, как прозвали кинематографисты гостиницу киностудии.
Я увидел себя - худого, наивного мальчика - мы сидели с отцом за столом под абрикосовым деревом. Я - в торце стола, папа справа от меня, слева крупный, рыхлый, словно слепленный из картофеля дядька - Горский, директор киностудии. Он неспешно, монотонно, сыто говорит моему отцу:
- Ты, Миша, хороший парень, хоть ты и жид. Поэтому пока работай. Но больше жидов я на работу брать не буду. И так их уже у меня на студии дуже богато. А ты пока работай.
И мой папа - высокий красавец, фронтовик, умница и добрый человек, арестованный в 1952 году по ложному доносу и выпущенный в 1953, когда сдох Джо, мой папа, которому в лагере антисемиты-”патриоты” проломили ночью камнем голову, потому что в газетах появились публикации про “врачей-отравителей” и таким образом они выразили свою солидарность с “партией и правительством” - мой папа сидел напротив Горского в цветущем саду, смотрел на свои большие руки и молча улыбался. Я помню, что тогда с трудом сдерживался, чтобы не вытащить нож и не всадить по рукоятку в картофельное пузо этого подонка. Я не мог сделать ничего, что усложнило бы и так непростую жизнь моего отца, но я мог запомнить эту сцену до мельчайших деталей и через 50 лет рассказать о ней.
Арабская кобылица преклонила колено и я сошел на землю.
- Мы невидимы. - шепнула она.
- Ты говоришь по-русски? - спросил я.
- Много разных достоинств. - сказала она. - Но ведь ты пришел сюда, чтобы вновь услышать историю про убийство звукооператора Абрама Блогермана, не так ли? Первый отчетливый знак измены, предательства, фашистского заговора. Вот идет его дочь.
Из жилого дома, стоящего в саду, напротив куряжа, вышла заплаканная 17 летняя блондинка Ира Блогерман, дочь Бумы. Я услышал, как она тихо рассказывает кому-то:
- Папа поехал по приглашению боевых друзей в Югославию. Когда он попал в плен, никто не выдал, что он еврей, а немцам в голову не пришло, что голубоглазый блондин может быть евреем. Он оказался в концлагере в Югославии. Во время встречи с фронтовиками, он вдруг опознал в одном из высоких партийных чиновников переводчика из концлагеря, который ходил в эсэсовской униформе и был повинен в гибели заключенных. Папа не подал виду, что узнал его, но когда вернулся в Одессу, написал об этом в КГБ. Через несколько дней его убили. Сказали, что в подъезде его ударил трубой какой-то наркоман. Днем. С нас взяли подписку о неразглашении. Так что никому ничего.
- Понимаешь, Ветер, фашисты приготовились взять реванш после войны. Действовали продуманно, обстоятельно, хорошо подготовили агентуру. Для отвода глаз сделали вид, что “Вервольф” - это последние судороги Третьего Рейха с малолетками-фаустниками. Но все гораздо серьезней. Шаг за шагом они разваливают одну страну антигитлеровской коалиции за другой. После смерти Тито, югославы будут загонять друг друга в лагеря смерти и предавать зверским мучениям. Потом американцы будут бомбить сербов.
На Ближний Восток после войны отправились эсэсовцы, офицеры СА, СД, гестаповцы, они создали спецслужбы тоталитарных арабских режимов, а Советский Союз десятки лет накачивал их оружием. По приказу Филби в Канаду, после войны, пустили тысячи фашистов - выживших в концлагерях жертв проверяли и перепроверяли, а наци поехали на зеленый свет и годами никто их не тревожил. Бедный Бума не мог предположить как глубоко и широко распространена измена. Не мог думать, что страну развалят и с чьей-то подачи юнцы-”унтерменши” будут говорить: Если бы Гитлер выиграл войну - мы бы сейчас пили баварское пиво.
- Ты понимаешь насколько трудно в это поверить любому непосвященному человеку? - спросила она. - Лишь спустя много лет, сопоставляя приведенные тобой факты и попытавшись их сложить в общую картину, кто-то увидит это и... И что он сможет сделать?
- Есть такая сказка про голого короля. - сказал я. - Однажды кто-то говорит, что король голый и тогда все это видят. Кончается наваждение.
- Пошли на море, искупаемся. - сказала Ха.- Ты романтик. Но это мне нравится. Понятно, что с тобой я буду на подножном корме, но ты был прав - по крайней мере не скучно. Давай спустимся к морю через студию, по той же отвесной тропинке за бассейном для комбинированных съемок, по которой ты когда-то спускался на пляж со Звездочкой - вороной кобылицей, которая в Одессе ходила за тобой, как собака. Ты можешь сесть верхом и держаться за гриву. Как ты себя чувствуешь? Тебе нельзя волноваться.
- Я в полном порядке, Ветер!
Она повернула свою узкую змеинную голову и посмотрела на меня глубоким и нежным взглядом, как могут смотреть только прекрасные арабские кобылицы и женщины на тех, кто достоин их любви.
Форум: 64231
Коммент-ев: 0
Репут-я: 24100
